Без пореза не обошлось, и я корил себя за несдержанность: ведь в этом помещении могла быть видеокамера, и тогда пришлось бы отвечать за что-то сломанное и побитое, но, разумеется, живое.
Всё обошлось, хоть и не без волнения и не без совсем понятых «моим сокровищем» действий, ведь с её точки зрения ничего страшного в том, что человек оборонялся, не было. И это действительно так, но для того, у кого в жизни всё чисто и не криминально….
…В это время настал апогей в моих отношениях с человеком, от которого многое зависело, но чем больше я о нём заботился и прощал, тем больше он себе позволял. Чаплыгин был бы неплохим исполнителем по оперативной части, но водка губила любые начинания. Дважды я выкупал его из милиции, планы мероприятий срывались одно за другим, он начал позволять появляться на встречах со мной в пьяном виде. Дисциплина упала, пора было что-то предпринимать.
Я уже был знаком ещё с одним офицером ГРУ в отставке — Александром Погореловым, человеком более интеллектуальным и знающим, чем Сергей и, в принципе, в «греческом» деле сохранность информации — его заслуга, именно благодаря ей и её наличию я смог «спасти» многое, в том числе и тело Солоника.
Этот более чем разумный человек, начитанный и приятный собеседник, высокий красавец, любимый женщинами, был вынужден находиться под ярмом теперь спившегося пьяницы, каждому собутыльнику рассказывающему о своей причастности к убийству Солоника. Бахвальству не было предела и, как я уже говорил, дошло и до Пылёвых. Подобные шутки мало кто понимал, а они тем более.
Меры требовались моментальные. Прежде всего нужно было убрать Сергея из казино в отеле «Ленинградская», где все мои люди работали для прикрытия, числясь в охранной структуре и посещая это место раз в четверо суток. Далее старшим у них я назначил Александра, определив три месяца и тому, и другому как испытательный срок. Недовольству Чаплыгина не было предела, но оправдаться ему было нечем, пришлось терпеть. Объяснять, что жизнь его болтается на ниточке, было бесполезно и опасно, ведь никто из них не сталкивался с мера-ми наказания, господствующими в нашем «профсоюзе». Можно быть не только избитым, но и оказаться в тюрьме на год-полтора, и такое устраивалось — заодно и хорошая проверка. Своим же я чуть ли не подгузники менял, понимая эксклюзивность нашего квартета и необходимость его сохранности. Дооберегался…
…Вопрос с «Чипом» стоял ребром, к тому же такой носитель информации никому нужен не был. После Греции двоих уже отправили «на тот свет» за гораздо меньшие знания. И в какую ситуацию я попал? С одной стороны чувствовал ответственность за него как человека, которого привлёк, с другой понимал — шансов тем меньше, чем на большее толкало его хмельное эго. Но чтобы попытаться его выручить и самому не «сгореть», оставалось только одно средство — взять все на себя, в противном случае он пропал бы в течении двух дней, скорее всего, обосновавшись на дне Яузы или Москвы-реки в запаянной бочке с цементом, как это было модным в то время. Кстати, подобное захоронение уже никогда не найти.
Всё, что можно было придумать, дав ему шанс, — инсценировать отравление опиатами. Но я не учёл его «убитую» печень и ослабленный алкоголем организм. Переданную мне «отраву» я несколько разбавил, даже отхлёбывал сам на его же глазах. Происходило все в моей машине, напротив магазина «Мегаполис». План якобы состоял в том, что после принятия жидкости и потери сознания его должны были забрать ждущие (разумеется, тщетно) во дворах парни Олега.
Почему нельзя было обойтись без настоящих средств, а просто инсценировать подобное, поговорив с Сергеем? Да потому, что никто не знал, какое решение примет Олег после неудавшегося покушения. Я всегда оставлял возможность утечки информации, тем более в таком случае.
Итак, по моим расчётам, «Чип» просто не должен был потерять сознание, но почувствовать, на всякий случай, себя очень плохо, что в результате и произошло. Через четыре часа общения мы расстались, он пересел в свою «99», купленную мною, и благополучно уехал, чувствуя недомогание. Олегу я сообщил, что ничего не получилось, рассчитывая завтра сказать о том, что Чаплыгин попал в больницу, а дальше попытаться придумать что-нибудь еще. К тому же я надеялся, что этот балбес поймет причины болезни и прибежит с расспросами, где я ему добавлю и жёстко объясню создавшееся положение.
Но… через 10 минут мне позвонили и рассказали об аварии в пятистах метрах от нашего места встречи. Чаплыгин въехал в стоящее на красном сигнале светофора авто, и подчинённые Пылёва забрали его в полуобморочном состоянии. Он ничего умнее не придумал, как «закинуть» в себя сразу после нашего расставания припрятанную бутылку водки. Ситуация вышла из-под контроля, и всё что я мог сделать, это, ссылаясь на огромное количество свидетелей, попросить просто вывезти его в лес, недалеко от военного городка, где он жил, и, надавав тумаков, выбросить в лесополосе. Что можно еще было придумать? Поначалу мысль понравилась Олегу, но сделано было всё с точностью до наоборот. Его завезли в гаражи и только накинули «удавку», как появился патруль ППС и спас его, отвезя в больницу, а молодцов в отделение милиции, откуда их благополучно выпустили через несколько часов.
У пострадавшего хватило ума не говорить или, скорее всего, не было сил говорить, но так или иначе это сыграло роль и заставило поверить в его разумность. Сергей продолжал жить по тому же адресу, и через несколько встреч наши отношения прекратились, несмотря на все его усилия остаться в команде.
На суде он предстал свидетелем, повествующим о своей нелегкой доле, о нищете, которую он испытывал, будучи под моим руководством, о запугивании и о постоянных преследованиях, свалив всё на Александра, которому, кстати, оставался должен 5000 долларов и жену которого, в отсутствие Погорелова, пытался соблазнить, что чуть было не кончилось его преждевременной насильственной кончиной от руки разъяренного мужа.
Та история с отравлением закончилась мирно, я заплатил за ремонт обеих машин, пострадавшим в аварии 4500 долларов, пару раз ещё одалживал ему деньги, но твёрдо отказывал в работе, несмотря на мольбы на коленях взять его обратно, объясняя, что просто чудом удалось сохранить ему жизнь. Это он в конце концов был вынужден признать на суде под градом вопросов моих, адвоката и судьи.
В отношении Чаплыгина мне не за что себя корить и, если раскаяние — это не просто осознание, признание и осуждение своей вины, но и действие наоборот, то это хороший тому пример, который должным образом, наравне с другими, подействовал на присяжных.
