прекратить отбывание обязательной двухгодичной отработки в качестве молодого специалиста именно там, куда распределили после ВУЗа, а потом уворачивание от армии, не помню, рассказывал ли он, на каком основании. И он уехал в Питер, на этом о нём всё.
Оже-спектрометр
Наконец, рязанцы сделали нам Оже-спектрометр и мы с Якоревым за ним поехали. Хитрые изготовители, очевидно, аккуратно посмотрели расстояние по автомобильной дороге от Рязани до Саратова и написали в технических условиях, что прибор разрешается перевозить не далее, чем – и указали на 50 км меньше. Чтобы, если поломается по дороге, починка была за наш счёт, а не за их. Я спросил, нельзя ли перевезти по реке? Никаких ухабов, тряски, резкого торможения… Рязань стоит на Оке, та впадает в Волгу, на которой стоит Саратов… Оказалось, нерационально. Саратов и Рязань относятся к разным пароходствам, примерно, волжскому и окскому. В Горьком пришлось бы перегружать прибор на другой пароход. Т.е. везём на грузовике на пристань в Рязани, сгружаем, загружаем на пароход, плывём в Горький, разгружаем, может, грузим на что-то и перевозим на другой причал, загружаем на другой пароход, везём в Саратов, перегружаем опять на грузовик, сгружаем на заводе. При таком количество погрузочных работ непременно где-то уроним с фатальным эффектом. Лучше уж один раз загрузить в Рязани и один раз разгрузить на заводе в Саратове.
Забегая вперёд, один раз в Саратове не получилось. «Неожиданно» оказалось, что помещение, предназначенное для Оже-спектрометра, заинтересованные в нём (помещении) лица не освободили. И ещё долго не освобождали. Примерно год он стоял в ящиках. Так что пришлось его всё же с земли поднимать на тележку и везти, и потом с тележки, впрочем, это было бы в любом случае, а вот сразу с грузовика на тележку не вышло.
Спектрометр был в больших ящиках (или даже одном очень большом ящике) и одном относительно небольшом, в котором был анализатор. Чтобы его не растрясло, я всю дорогу держал его на коленях. Все колени он мне оттоптал, но что делать? Примерно половину пути ехали вместе с каким-то другим грузовиком, побольше, водитель которого был друг нашего. Когда заночевали, они оба поместились в кабине большого грузовика, там можно было как-то организовать два спальных места. А нам оставили кабину того, что поменьше. Мы поставили ведро перед сиденьем и на него положили спинку сиденья 39. Это было моё спальное место, а на сиденье разместился Сергей Николаевич. Якорев сибиряк и мужчина сильно больше меня. Так что мне досталось место поменьше, часть пространства над которым занимал руль. Я долго не мог к нему приноровиться, наконец, засунув в него одну ногу и одну руку, сумел заснуть. Потом второй грузовик ответвился по своему маршруту, а нам вблизи Саратова пришлось заночевать ещё раз. То есть успеть днём приехать мы могли, но уже под вечер, нас бы не пустили на завод, некогда было бы оформить это, охранные чиновники ушли. А ночевать на улице перед воротами завода хуже, чем за городом. В кабине теперь обосновался водитель, а мы на ящике в кузове. Ночью было холодновато, выпал иней. На нас, в том числе. Но, может, мы своими телами не допустили переохлаждения спектрометра :)
Через год нашлось место и спектрометр собрали. Рязанцы специально приезжали для этого. И уехали. А мы нашли здоровенную течь. Как назло, она была в маленьком сильфоне, размещённом ВНУТРИ основной камеры. Кто так строит? Нельзя было снаружи? Через него, собственно, не откачка производилась, а заливка жидкого азота в большую ловушку, установленную внизу основной камеры, чтоб там был хороший вакуум. Не вижу причин размещать его внутри, кроме небольшого укорачивания трубки для азота. Чтобы добраться до фланца, на котором он был привинчен и отвинтить, пришлось отвинчивать сперва верхнюю половину огромной основной камеры. Стык обеих половин был сделан в виде очень большого фланца с медной прокладкой, сдавленной толстыми шпильками с огромными гайками, причём этими гайками фланец был так тесно усеян, что между ними с трудом можно было вставить гаечный ключ, что причиняло дополнительные неудобства при отвинчивании и при последующем завинчивании. И то и другое производилось методом медленно, на одну гайку, сдвигающегося креста: гайка на одной стороне камеры на несколько оборотов, гайка на другой стороне, гайка на 90° от этих, гайка напротив, потом всё то же самое со сдвигом на одну гайку. Камера была такая большая, а гаек так много, что приходилось их помечать, чтобы не перепутать, а гайку напротив определять, пересчитывая, ведь прямой взгляд на другую сторону фланца блокировал корпус камеры. Чтобы не получалось несоответствия коэффициентов термического расширения, от чего могла возникнуть течь при обезгаживании (не от слова «гад», а от слова «газ»), гайки и шпильки были сделаны из нержавеющей стали, как и сама камера. Но если для сверхвысоковакуумного оборудования нержавеющая сталь – хороший материал, то для резьбового соединения – довольно плохой. Во-первых, у неё оказалось не очень хорошее скольжение самой по себе, даже несмотря на графитовую смазку. Во-вторых, и прочность у нержавейки оказалась недостаточная для такого применения. Резьба сминалась, и несколько гаек «закусились», их шпильки пришлось распилить – что тоже было очень неудобно там, среди всего оборудования. Ещё бы им не выйти из строя, когда их приходилось крутить, надев на гаечный ключ длинную трубу и наваливаясь на неё вдвоём!
Забегая вперёд, я потом увидел французский Оже-спектрометр (кажется, фирмы «Рибок»… пардон, «Рибер», конечно) и поразился, какие там на фланцах маленькие гаечки и как редко расположены. На небольших фланцах с окошками, например, всего по шесть штук. Я вспомнил, как мы крутили свои огромные гайки, позавидовал и спросил, почему такая разница. Оказалось, на нашем сверхвысоковакуумном оборудовании применяется на фланцах система уплотнения «зуб – канавка» 40. А за рубежом уже применяют систему из двух концентрических кольцевых зубов и канавок. Уплотнение лучше, и потому не требуется такого давления на прокладки. – А почему у нас не применяют, раз известно, что это лучше? – Не хватает точности. Два зуба и две канавки нужно делать точнее, чтобы они правильно попали друг на друга.
В конце концов, основную камеру мы развинтили. Сильфон отвинтили и отправили на починку в Рязань. Получили починенный, всё собрали обратно. Обмотали прибор нагревательными шнурами, закутали в стеклоткань, и трое суток обезгаживали, ночуя поочерёдно в лаборатории. Потому что нужно всё время следить за давлением, если уменьшается, можно прибавить нагрев, если слишком растёт, убавить.
Кстати, вспомнил забавный эпизод с обезгаживанием предыдущей, самодельной установки для исследования газоотделения. Мы тогда перестарались с нагревом, стеклянная трубка, на
