«Нет».
«Получается, что оснований для силового захвата не было?»
«Конечно! Это такая же ситуация, как с Платоном Лебедевым, когда его забрали в следственный изолятор прямо с больничной койки».
Похоже, не приходится сомневаться, что то, о чем говорит Ксения Костромина, было не просто задержанием, а в первую очередь – акцией устрашения.
«В связи с арестом Алексея я написала жалобу в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге на нарушение в отношении него статьи 5 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (“незаконное содержание под стражей”)[17], – продолжает адвокат. – Ведь в материалах, представленных прокуратурой в Басманный районный суд Москвы в качестве подтверждения вины Алексея, ничего не было, никаких доказательств. Единственное, что там было – это показания самого Алексея, которые он ранее дал при допросе как свидетель. И никаких доказательств его причастности к убийству Гориных, если они вообще убиты, в суд представлено не было».
Не нашли «вещдоков» и в ходе обысков, проведенных 18 июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина июня в квартире и на работе у Алексея Пичугина.
«Обыски проходили без адвокатов, – рассказывает Ксения Костромина. – Из кабинета Алексея был вывезен сейф, который потом осмотрели в здании Генеральной прокуратуры. Впоследствии ничего из изъятого как доказательство виновности по делу не проходило».
Тем не менее, 21 июня 2003 года Басманный суд выдал санкцию на арест Алексея Пичугина.
Сразу после взятия под стражу, 19 июня, сотрудника ЮКОСа поместили в московский следственный изолятор «Лефортово», на тот момент подведомственный Федеральной службе безопасности РФ.
«Мы, адвокаты Центра содействия международной защите, постоянно поднимали вопрос о том, что нахождение “Лефортово” в ведении ФСБ неправильно. Этот следственный изолятор должен, как и остальные такие учреждения, быть в ведении Министерства юстиции, – объясняет Ксения Костромина. – Когда я вступила в дело Алексея Пичугина, а это было в апреле 2004 года, то сразу написала первоначальную жалобу в ЕСПЧ на нарушение его прав во время предварительного следствия[18]. В этой жалобе я указала на то, что Алексей содержится в следственном изоляторе, который находится не в ведении Минюста, и это нарушение, а также на то, что к нему там применяли пытки.
Еще я написала в Европейский комитет против пыток, а в мае 2004 года в посольстве Германии встречалась со спецдокладчиком Парламентской ассамблеи Совета Европы Сабиной Лойтхойзер-Шнарренбергер. Она тогда прибыла в Москву для подготовки доклада в Комитет по правам человека Совета Европы о ситуации вокруг “дела ЮКОСа”».
Забегая вперед, отмечу, что в конце концов совокупность всех этих усилий Ксении Костроминой, других юристов и правозащитников дала результат: в конце сентября 2004 года Алексея Пичугина перевели в СИЗО «Матросская тишина», а потом «Лефортово» передали Минюсту.
Однако вернемся к аресту.
Меня всегда волновал вопрос поведения и самоощущения человека в момент, когда кончается физическая свобода и начинаются застенки, в тот рубежный момент, когда бытие навсегда разбивается на «до» и «после». И потом уже мало что зависит от него самого: от выбора направления передвижения в пространстве, круга занятий и общения, еды, одежды, вплоть до собственной жизни как таковой, – все определяется чужой волей. Все ли? И насколько?
«Как Алексей изначально воспринял свой арест, и как впоследствии изменялось его отношение к своему положению?» – спрашиваю я Ксению Костромину.
«По моим личным впечатлениям, и как он сам, насколько я помню, говорил, первоначально он думал, что это ошибка и его отпустят. Но потом арестовали Платона Лебедева, Михаила Ходорковского. И еще раньше, до ареста Ходорковского, в июле 2003 года, к Алексею применили психотропные средства и тогда же начали искать к нему подходы, чтобы он дал показания на Ходорковского и на Невзлина. Тогда Алексею стало совершенно понятно, что он просто заложник в этой ситуации и что он лично никому, по большому счету, не нужен. Через него просто хотят дойти до руководства ЮКОСа, вот и все».
Рассказывает ученый Игорь Сутягин, обвиненный спецслужбами в шпионаже[19] (с 29 июня по 16 сентября 2003 года он был сокамерником Алексея Пичугина по СИЗО «Лефортово», а теперь согласился дать мне интервью специально для этой книги):
«Насчет того, была ли эта камера первой (после карантина) для Алексея, я, честно говоря, не знаю – по-моему, мы даже и не обсуждали это с ним. Такая мелочь роли не играет и темой для разговоров в тюрьме не является. Когда сидеть впереди еще о-го-го, что очевидно становится достаточно быстро всем, то какая разница – первая, вторая или одиннадцатая это камера? Впрочем, по поведению Алексея я бы сказал, что он к тому времени уже, по крайней мере, немного пообтерся – так что, возможно, побывал и где-то еще. Конечно, “Лефортово” – настолько нетипичная тюрьма, что и обыкновенный человек без трений и напряжения в нее войдет, не то что в “нормальном” российском СИЗО, где действительно можно четко говорить, сидел уже человек в других камерах или же нет – и эта является его первой...
Его привели в нашу камеру, где нас уже было двое – то есть, не я к нему зашел, а он к нам. В процессе совместного сидения мы переехали из одной камеры в другую и расставались уже во второй. В обоих случаях этаж был первый. Сначала была камера № 36, трехместная. Затем – шестиместная, полученная путем пролома стены и соединения вместе двух соседних стандартных трехместных камер. Соответственно, и дверей в ней две, а над каждой – номер, поэтому итоговый номер у камеры был странноватый, двойной – № 22-23.
Спал Алексей и в том, и в другом случае на койке, стоящей под окном – прямо напротив двери.
Не более двух с половиной месяцев вместе – по меркам тюрьмы это уже очень много, там люди узнают друг друга намного стремительнее, чем на воле, все-таки сказывается постоянная запертость вместе в одном малю-юсеньком помещении...»
«А ведь они тебя тогда здорово боялись! – написал Игорь Сутягин в письме к Алексею Пичугину, опубликованном 30 апреля 2011 года в «Новой газете». – Помнишь, когда нас всех втроем выводили из камеры – на прогулку ли, в баню ли, – на тебя перед выходом из камеры надевали две пары наручников? Мы с Валерой – свободно себе, руки за спину (да и это не догма), а тебе – надежно скрепленные за спиной двумя парами браслетов руки, и только по прибытии на место , в дворике или уже в тесной каморке банной раздевалки, снимали. Занятно это вспоминать!.. Потому что занятно вновь понимать, до чего эти люди решительно ничего о тебе не понимали! Нет, конечно, подготовка и опыт – это все при тебе, но чтобы вот до такой степени не понимать твоего существа, вообще твоей рациональности, – это потрясало тогда и еще больше потрясает теперь, на расстоянии от тех событий! Только представить себе, как Алексей Пичугин на ковровых дорожках коридоров “Лефортово” начинает вдруг применять свои опыт и подготовку, – и смех разбирает быстрее, чем после хорошего анекдота! А они – ничего не понимали.
