Во время путешествия по Албании мы вынуждены были оставить надежду на получение болгарских виз и вместо этого решили ненадолго посетить Северную Грецию. В греческом дипломатическом представительстве в Тиране нам выдали визы (что было нетипично для Балканских стран в то время). Мы планировали пройти сорок с лишним миль от Охрида через Ресан до Битолы, что на самом юге Югославии, откуда потом можно было уже поездом отправиться в Грецию. Деревень по дороге попадалось очень мало, и, лишь пройдя двадцать семь миль, мы обнаружили небольшую гостиницу. Но потом оказалось, что это местный бордель. Утолив жажду пивом и отвергнув все предложения развлечься и отдохнуть, мы продолжили путь и даже намеревались тем же вечером добраться до Битолы. Но мы явно не рассчитали своих сил. Целый день с тяжелыми рюкзаками за плечами мы брели по дорогам, холмам и пригоркам, изнывая от жары и усталости. Наступил вечер. К счастью, после нескольких миль пути нам удалось-таки отыскать место для ночлега. До Битолы мы добрались на следующее утро, после еще трех часов ходьбы.
Два дня спустя мы уже тряслись в поезде по направлению к деревне, которая по-гречески называется Арнисса, а по-македонски — Острово. Мы уже преодолели половину расстояния до города Салоники. Это место мы выбрали по карте: нам понравилось его расположение у большого озера, рядом с горным массивом Каймакчалан. Местный пейзаж вполне оправдал наши надежды, однако сомневаюсь, что в Арниссе прежде бывало много посетителей (это теперь здесь перспективный летний курорт). Тогда там не было ни единого намека на гостиницу. И вдобавок не было никаких дорог; чтобы добраться до озера, мы вынуждены были шагать прямо по рельсам. В небольшом ресторанчике на станции мы познакомились с одним крестьянином, который предложил нам комнату в своем доме. Там мы провели четыре ночи, заплатив хозяину приблизительно по три (старых) пенса за ночь. В комнате, по сути, не было кроватей, зато было два деревянных сундука, накрытые чем-то вроде стеганых одеял. На них мы и спали, хотя я предполагаю, что и на полу мы бы тоже, наверное, чувствовали себя неплохо. Уборная была великолепна в своей архитектурной простоте. Небольшая часть второго этажа, которая несколько выступала над первым, была отгорожена; две половых доски были подняты, и оставлено треугольное отверстие, через которое можно было видеть освещенный солнцем пол. Вот и все. Что касается еды, то мы превосходно питались в станционном ресторанчике. Местное население представляли славяне, говорившие на македонском языке — смеси сербского и болгарского, — впрочем, даже ближе к сербскому, что нас вполне устраивало. Но здесь мы встречали и греческих солдат, с которыми разговаривали главным образом по-французски. Что касается местных диалектов, то с ними можно было запутаться. Например, по-гречески слово «да» звучало так же, как македонское «нет» — а именно: «най». Если подразумевался отрицательный ответ, то голову поднимали вверх. А если «да» — то качали ею влево-вправо. В общем, здесь таилась еще одна ловушка для несчастных англичан, и попасть впросак было проще простого. Делать в этих местах было особенно нечего. Мы проводили время на берегу озера, купались в его, как утверждали местные, лечебной воде, читали труды Платона и Фукидида, ели в ресторанчике и беседовали с крестьянами и солдатами. Мои совокупные расходы за эти четыре дня составили всего шесть шиллингов.
Потом мы сели в поезд на Битолу. С этого времени мы уже не совершали пеших переходов, а медленно, с множеством пересадок, добирались до Белграда по железной дороге. В первый день мы доехали от Битолы до Скопье. Хотя путь составлял всего сто двадцать миль, наша поездка длилась двенадцать часов. В то время на участке пути протяженностью в восемьдесят миль была проложена узкоколейная горная железная дорога с радиусом поворотов приблизительно в сто ярдов. Каждый мог на таком повороте выйти из поезда, пересечь поле или долину и снова вскочить на подножку с противоположной стороны. Становилось еще жарче. Мы ели виноград с хлебом и интенсивно потели. В противоположном конце небольшого деревянного вагона у одной женщины случился кашель с кровью.
Но мы все-таки собирались снова воссоединиться с цивилизацией. Через Велес проходила железнодорожная магистраль, связывавшая Салоники, Скопье и Белград. Поэтому от Велеса до Скопье мы уже наслаждались скоростью — там поезд, возможно, развивал до сорока миль в час. Сильная гроза охладила воздух и превратила все окрестности в непроходимую грязь.
В Скопье все мои внутренности впервые восстали против непривычной пищи и физического напряжения. Последней соломинкой была еда, состоящая из целой дыни и стакана кислых сливок. Говорят, местные крестьяне на такой пище доживают аж до ста двадцати лет, но лично я лежал в постели и чувствовал себя просто ужасно, в то время как Ким, редко страдающий от желудочных расстройств, весело взирал на то, что происходило на улице ниже. Но лишь когда мимо провели медведя, участвующего в местных представлениях, я с трудом подобрался к окну и выглянул наружу. На следующий день мне стало заметно лучше, и мы выбрались побродить по городу. Большая часть достопримечательностей Югославии заключается в ее турецком наследии — это мечети, различные здания, небольшие заведения, где разнообразная пища хранится горячей в глубоких блюдах, выставленных на витринах. Здесь еще можно было встретить немало пожилых людей явно турецкого происхождения — серьезных, учтивых, пишущих по-турецки арабскими буквами, что в самой Турции уже запрещено. По сравнению с ними сербы казались нахальными и в целом маловоспитанными.
Наш путь к Белграду был разбит на несколько неспешных этапов. На последнем мы сели в вечерний поезд, настолько забитый пассажирами, что пришлось стоять на открытой платформе между вагонами, где мы задыхались всякий раз, когда проезжали очередной туннель. Приехав в Белград в пять утра и ни разу за ночь не сомкнув глаз, мы вынуждены были еще целый час топтаться по улицам, прежде чем наконец отыскали более или менее сносное жилье.
К тому времени я уже испытывал нешуточную потребность в привычных домашних удобствах и компании и решил, что настало время возвращаться в Лондон. Ким предпочел перед возвращением на родину снова наведаться в Белград. Прежде чем это сделал, он, по-видимому, спустился вниз по Дунаю к Железным Воротам, что приблизительно в ста милях восточнее Белграда: в своей книге он утверждает, что отправился туда перед войной, и, скорее всего, так и было. Что касается меня, то после тридцати двух часов тряски в «жестком» вагоне я прервал путешествие во Франкфурте. Через некоторое время мне удалось отыскать достаточно дешевое место для ночлега, однако вскоре после полуночи обнаружилось, что койку вместе со мной делят еще с полдюжины клопов. На следующий день, не имея в запасе немецких денег и не желая больше занимать в банке, я наведался в британское консульство во внерабочее время и справился, не могут ли они проявить любезность и дать мне марку в обмен на шиллинг. Консул смерил меня сердитым взглядом, сунул марку мне в руку и велел убираться. В это время мы с Кимом, видимо, ожидали необычайной услужливости со стороны консульских чиновников его величества. Наконец, проведя день в Роттердаме, я возвратился в семейную квартиру на Олд-Бромптон-Роуд. Первое, что мне нужно было сделать, — это поскорее принять ванну; а второе — с небольшим перерывом — еще одну…
