Появление этого трактата потрясло всю Западную Европу. Оба враждующих лагеря – друзья и враги прогресса – встрепенулись. Чувствовали и сознавали все, что труд Беккариа произведет решительный переворот, радостный для одних, ненавистный другим, что от этой искры, брошенной в массу горючих материалов, накопившихся в недрах общественной жизни, произойдет взрыв, от которого рухнет все здание средневековых правовых порядков. Это ожидание поклонников Беккариа, дружно работавших для распространения его идей, и опасение врагов, всячески старавшихся затормозить успех его книги, действительно осуществились – и очень скоро. На скромного миланского обывателя, занимавшегося философией и видевшего свою жизненную задачу в «любви к свободе, литературной репутации и сочувствии к несчастиям людей, жертв многих ошибок», вдруг было обращено всеобщее внимание. Он сделался объектом восторженных похвал и злостных инсинуаций. Имя его произносилось одними с умилением, другими с негодованием – его называли невеждой, разбойником, безбожником. Люди свободного образа мыслей чуть не молились на Беккариа; церковники и ветхозаветные законники проклинали его на всех перекрестках, изрыгали хулу на его книгу, не жалели доносов, чтобы погубить автора. В дружной травле молодого философа приняли благосклонное участие духовные и светские особы. Беккариа выставлялся то как закоренелый безбожник, заклятый враг религии вообще и католичества в особенности, то как демагог, стремящийся разрушить все основы, на которых зиждется гражданское общество. Приходилось полемизировать с набожными сикофантами в печати. Анонимные доносы начальству были несравненно мягче и безвреднее, нежели возражения, посыпавшиеся как из рога изобилия из недр клерикального лагеря. Благодаря покровительству, которым Беккариа пользовался у наместника Ломбардии, графа Фирмиани, втайне сочувствовавшего гуманным идеям молодого борца, доносы были оставлены без последствий. Зато мстительная рать ханжей и сторонников мракобесия набросилась на Беккариа с невероятным ожесточением. С пеной у рта стали они разносить этого «бунтовщика, фанатика, опасного писателя, обманщика, необузданного сатирика». Книга его была, по мнению этих господ, «возмутительной, ядовитой, безбожной и бесчестной». Она изобилует бесстыдным кощунством, наглой иронией, скандальным глумлением, грубыми клеветами – и на кого? На представителей религии, руки которых, по словам этого безбожника, «обагрены человеческою кровью». Прелаты католической церкви, известные своею мягкостью и человечностью, оказываются изобретателями самых бессмысленных и жестоких наказаний, ересь не входит в группу преступлений «оскорбления величества»! Еретики, преданные анафеме церковью, изгнанные светскими государями, оказываются жертвами недоразумения! Одним словом, не было ни одного преступления, предусмотренного уголовным кодексом, в котором бы не оказался виновным автор ненавистного трактата, испортившего немало крови сторонникам существующих порядков.
Образовалась целая литература во Франции и в Италии из сочинений, посвященных страстному разбору теорий Беккариа, как со стороны его поклонников, так и со стороны враждебного лагеря. Граф Монтанари, доктор Вергани, профессор Джудичи, экономист Бриганти отстаивали необходимость смертной казни, адвокат Руска и другие оспаривали отмену пытки, римский юрист Роджери удивляется, что находятся люди, сочувствующие разбойникам, душегубам, которых следует казнить немедленно, на месте совершения преступления. Роджери ближе к сердцу участь обездоленных семейств трудолюбивых граждан, павших жертвами кровожадных убийц, этих негодяев, пропойц, каторжников, проливающих человеческую кровь, как воду. Вот кого надо охранять, а не заботиться о головах чудовищ, которые самой судьбой приготовлены для виселицы. В этой полемике принял участие впоследствии прославившийся Филанджиери, тогда еще молодой человек, отличный знаток английского парламентского управления, оказавший своей родине важные заслуги. У него было очень много сходных черт с автором трактата, даже семейная его жизнь была похожа на жизнь Беккариа. Но в вопросе о смертной казни Филанджиери переходит на сторону противников миланского реформатора.
Едва ли не большую сенсацию произвела книга Беккариа во Франции, где она была запрещена «за недостаток уважения к законам». Общество переживало тогда один из поучительнейших моментов своего исторического существования. Особенное раздражение вызывало судебное сословие своими безобразными приговорами. Страна была возмущена неожиданными исходами процессов Лебарра, Сирвена, Калласа и других. Эти судилища получили огромную огласку во всей Европе, вызывая всеобщее негодование. Вольтер заклеймил судей кличкой «убийцы в тогах». Фридрих Великий высказался по этому поводу, что французские судьи не придают никакого значения человеческой жизни…
И в ту минуту, когда Вольтер вместе со своими друзьями собрался навсегда оставить Францию, где в ходу были такие судебные убийства, появилось сочинение Беккариа. Ослепительным солнечным лучом, осветившим всю глубину падения французской магистратуры, показалась вдохновенная проповедь Беккариа о полнейшей негодности всей судебной системы, отжившей свой век, требующей немедленной отмены в целом и в частях. Радостное сознание приобретения могущественного союзника переполнило сердца энциклопедистов. Они разом почувствовали, что теперь шансы общества на выигрыш увеличились. Строгие меры, принятые правительством в отношении этой книги, – она была немедленно запрещена во Франции, – только подтолкнули друзей реформы всячески содействовать распространению идей, провозглашенных Беккариа, в среде интеллигентного общества. На обеде у Мальзерба, где в числе приглашенных оказался и Тюрго, принесший с собою запрещенную книгу, было решено немедленно перевести ее на французский, что и поручили одному из гостей, аббату Мореллэ, который быстро справился с возложенным на него поручением.
Восторг лидеров философской школы, задававшей тон читающей публике, был безграничен. Вольтер, не откладывая дела в долгий ящик, написал обширный комментарий к этому труду. Брило де Варвилль и Дидро снабдили его примечаниями. Руссо, Бюффон, Д’Аламбер, Гельвеций, Гольбах поспешили завязать с автором дружескую переписку, осыпав его похвалами. Имя Беккариа было у всех на устах, оно стало известным в Англии, Германии и России. Бентам сказал о нем: «Вопрос о смертной казни так разработан Беккариа, что к его аргументациям ничего нельзя прибавить». Фридрих II и Екатерина II, которым Д’Аламбер рекомендовал автора «Dei delitti e délie pêne» в самых лестных выражениях, высказали желание видеть маркиза в Берлине и Петербурге. Слава его распространилась по всей Европе – благодаря энциклопедистам, находившимся в переписке с самыми просвещенными монархами континента. Но эта слава не ограничивалась одним теоретическим характером, а привела к благотворным практическим последствиям. Учение Беккариа стало мало-помалу вытеснять предания средневековых правоведов. Пытка стала мало-помалу исчезать из судов мелких государств – сначала в Италии, а затем и в остальных странах Европы. Один из ближайших сотрудников императрицы Марии Терезии, ученый Зонненфельс, поплатился своей кафедрой в Венском университете за то, что стал проповедовать необходимость отмены пытки и смертной казни. Власти взглянули на это весьма недружелюбно, как на ересь, противоречащую порядку вещей, «установленному божескими и человеческими законами». А в скором времени Мария Терезия, убежденная доводами Беккариа, упразднила пытку.
