Гардемарин Ливитин лениво перелистывал в кресле цветистые листы французского журнала. Он одет совершенным матросом, как Козлов, - форменка, тельняшка, белые брюки. Но у Козлова штаны холщовые, от многократной стирки мягкие, как шифон, воротник и тельняшка бледно-голубые по той же причине. У Ливитина белые туфли - замшевые, носки - кремового крученого шелка, брюки добротного полотна с острой складкой, синий цвет воротника глубок и темен, как море перед ветром, и на плечах узкие погончики белого сукна с золотыми нашивками и якорьком. Гардемаринские форменки после пятой стирки навсегда остаются в стенах корпуса, переходя во второй срок для повседневности; матросы же надевают первый срок по особой дудке.
Гардемарин Ливитин наслаждался в каюте брата отдыхом, свободой и налаженностью военного корабля, лучшего в мире отеля, по его мнению. Трехдневный отпуск легко заслонил всю утомительную озабоченность учебного плавания, дудки, вахты, шлюпочные прогоны, приборки, побудку сырым утром и вечные сквозняки в гардемаринской палубе. Он посмотрел на ловкие руки Козлова и вдруг рассердился.
- Черт его знает, - сказал он, захлопывая журнал. - Скорей бы производство... Надоело!
- Балда, - сказал лейтенант лениво, - учись, Митрофанушка, тяни лямку. Плох тот генерал, который не был солдатом. Потрись еще три годика в матросской шкуре - тогда узнаешь флотскую службу.
- Что ты мне прописи читаешь? - сказал Юрий раздраженно. - В матросской шкуре! На кой мне черт, скажи на милость, вязать койку, драить медяшку, лопатить палубу и без малого гальюнов не убирать? Ведь никогда в жизни мне делать этого не придется, а теперь я убиваю на это лучшие годы... Нельсоновщина, анекдот для бедных!
- Stern board, midshipman!* - сказал вдруг лейтенант резко и закончил, улыбаясь: - Devant les gens**, как говорила тетя Аня!..
______________
* Задний ход, гардемарин! (англ.).
** Перед прислугой (фр.).
Юрий густо покраснел и сказал ни к селу ни к городу:
- Ужасно жарко, черт знает! Привык все время на палубе...
- Козлов! - сказал лейтенант, подбрасывая в воздух спички. - Постелишь - расстарайся, братец, пивушка похолоднее. Только много не тащи, - скажут, нижнего чина спаиваю.
- Есть много не тащить, вашскородь, - ответил Козлов и вышел с набранным бельем, прикрыв без стука дверь.
Младший Ливитин принял независимую позу: начнутся нравоучения.
- Вот что, Юрка, - сказал лейтенант серьезно. - Ты мне демократию тут не разводи и Козлова не порть. Он хоть и Митюха, а найдется, кто ему твои слова разъяснит.
- В фитиле расписываюсь, господин лейтенант, но при своем мнении остаюсь, - ответил Юрий с фальшивой развязностью и вновь взорвался. Матросская шкура!.. Тянуть лямку!.. Чепуха вдвойне! Вот я вяжу свою койку, пачкаю руки шваброй, - а обед мне подают, и посуду я не мою. Одет, как матрос, но бородатым унтер-офицерам не козыряю и в ресторане с тобой сижу запросто. Мерзну, как сукин кот, на шлюпке дневальным, набиваю тросами да веслами мозоли, - а вечером, на бережку, сижу в апартаментах твоей невесты и тяну херес, который, кстати сказать, неплох... Какая-то идиотская двойственность! Августейший гардемарин великий князь Никита тоже изволят драить медяшку и получать фитили от своих капралов*. А на берегу те же капралы бухаются его автомобилю во фронт как павлоны**, с искрами из-под подошв. Ведь это все маскарад, детские игрушки! Хотите нас научить понять матросское нутро таким способом?.. Атанде-с! Где-то ноги, сапоги всмятку!
______________
* Так в обиходе Морского корпуса именовались гардемарины старшей роты, назначавшиеся унтер-офицерами в младшие роты в помощь офицерам-воспитателям.
** Юнкера Павловского пехотного училища, славившиеся своей выправкой.
- Слушайте, гардемарин, я вас посажу под арест, - сказал старший Ливитин, закуривая папиросу. Горячий мальчишка и соображает; ливитинская кровь, по Станюковичу юноша работает, свежие мысли в затхлой рутине, отцы и дети, как говорится... - Извиняю тебя только потому, что сам в свое время так думал, пока не понял, какой глубокий смысл в швабре заложен.
- Какой к черту смысл? Играем в матросиков да посмеиваемся, дожидаясь господского житья с ликерами в кают-компании, с малагой в собрании, с девочками в веселом доме, - на вас, старших поглядывая. А отсюда вывод: к черту демократическую комедию! Делайте из нас офицеров, высшую касту флота, учите нас командовать Митюхами в форменках да воспитывать себе Козловых и не краснеть, когда матрос со всех четырех кидается за оброненной перчаткой. Одно из двух: или мы - будущие офицеры, или - волосатые студенты, из тех, что ходят в народ.
Николай Ливитин поморщился.
- С кем ты в роте водишься, что такого гвардейского духу набрался? Формируетесь, Юрий Петрович? Младая кровь играет, ничего не попишешь!.. Я тоже на швабру обижался. Полагал, что через швабру должен матросскую душу постигнуть. Черта я лысого постиг! Там сам квартальный ногу сломит. Не забудь, что это - та самая прославленная мужицкая душа, о которой существуют полярные взгляды просвещенных беллетристов: иные думают, что она святыня и в ней господь бог собственной персоной сидит. А иные, напротив, пререкают, будто там одна вонь и свинство - девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь... А вот старший офицер - особого мнения. Ты с ним поговори (только раньше производства не советую - под арест посадит), он тебе прямо скажет: ставь матроса раком - и он уважение к тебе почувствует; а коли ты его поставить не сумеешь - он тебя раком поставит, и тогда флоту крышка.
Юрий фыркнул.
- Остроумно, но держимордно!
- Как угодно-с! А слова, между прочим, золотые, только понимать их надо духовно. Задача, собственно, заключается в том, чтобы из этой души матросской, в коей не то господня святыня, не то коровий навоз, всякую постороннюю мыслишку, как каленым железом, выжечь. Лишняя она в военном деле... Пить хочется смертельно, а Козлов, стервец, провалился!
Лейтенант Ливитин протянул руку к кнопке. Лежал он большой, чистый, сильный, ленивый. Губы у него красивы и припухлы, глаза длинно прорезаны и спокойны, руки крупны и пальцы длинны. Вагонный штабс-капитан не видел Николая Ливитина; перед братом Юрий - как гадкий утенок, из которого когда-то вырастет такой же белый и сильный лебедь. Юрий сидел угловато, плечи еще узки, шея тонка, на правой скуле - юношеский прыщ, замазанный квасцами и припудренный.
Козлов вошел до звонка, мягко переступив комингс двери, балансируя подносом.
- Тебя за смертью посылать, верблюд, - сказал лейтенант недовольно. На "Генералиссимусе" была традиция ругаться не площадной бранью, а вежливо. Поэтому в ходу были: "верблюд", "шляпа", "пиджак" и почему-то "жернов". Выдумывание бранных слов служило предметом конкурса, и наиболее остроумные вводились в обиход.
