Глава III
Мое выздоровление. Датури избит солдатами. Отъезд в Брунсвик. Редегонда. Брунсвик. Наследный принц. Еврей. Мое пребывание в Вольфенбюттеле. Библиотека. Берлин. Кальзабиджи и лотерея в Берлине. Девица Беланже.
В час ужина доктор пришел в мою комнату вместе со своей матерью и одной из своих сестер, которые заверили, что окружат меня вниманием. Их добрый характер был запечатлен на их лицах.
Когда они ушли, он сообщил мне метод, который он хочет применить, чтобы восстановить мое здоровье. Потогонная птисана (отвар) и ртутные пилюли должны были меня избавить от яда, который вел меня в могилу. Я должен был подчиниться строгой диете и отказаться от любых усилий. Я заверил его, что подчинюсь всем его правилам. Он обещал, что будет читать мне два раза в неделю газету, и он сообщил мне сразу новость, что м-м де Помпадур мертва.
Итак, я был приговорен к отдыху, необходимому, согласно его мнению, для успеха его лечения; но убийственному, с другой стороны, поскольку я чувствовал, что скука меня убьет. Доктор сам этого боялся, и посоветовал мне терпеть, чтобы его сестра пришла работать в моей комнате вместе с двумя или тремя своими подругами. Моя кровать стояла в алькове с занавесками, и они меня не могли смущать. Я попросил его, чтобы мне доставили это облегчение, и его сестра была рада услужить мне этим, потому что комната, которую я занимал, была единственной в доме, имеющей окна наружу. Но это обстоятельство стало фатальным для Датури.
Этот мальчик, который учился только своему ремеслу, мог только скучать, проводя все время со мной; поэтому, когда он увидел, что, находясь в доброй компании, я могу обойтись без него, он стал думать только о том, чтобы развлекаться целый день, отправляясь прогуляться то туда, то сюда. На третий день нашего пребывания в Везеле его принесли к вечеру в дом сильно избитого. Он вздумал развлекаться в кордегардии с солдатами, которые затеяли с ним ссору, и дело кончилось тем, что его отдубасили. На него было жалко смотреть. Весь в крови, с не менее чем тремя выбитыми зубами, он рассказал со слезами о своей беде, упрашивая меня отомстить. Я отправил моего доктора рассказать об этом деле генералу Бекевиц, который пришел сказать, что он не знает, что здесь поделать, и единственное, что он может, это отправить его лечиться в госпиталь. Не имея переломов костей, он поправился через восемь дней, и я отправил его в Брюнсвик с паспортом от генерала Соломона. Три зуба, что он потерял в битве, гарантировали его от опасности быть взятым в солдаты. Он ушел пешком, и я обещал, что приеду его повидать, когда буду в состоянии ехать.
Этот парень был красивый и хорошо сложенный. Он умел только немного писать, и был обучен только танцевать на канате и устраивать фейерверки. Он был бравый и увлекался честной игрой. Он немного слишком любил вино и не имел никаких склонностей, кроме обычной — к прекрасному полу. Я знал нескольких людей, которые были обязаны своей фортуной женщинам, несмотря на свое безразличие к сексу.
Через месяц я почувствовал себя выздоровевшим и в состоянии ехать, хотя и очень похудел. Представление, что я оставил по себе в доме доктора Пипера, относительно моего характера, не было похоже на меня. Меня сочли самым спокойным из людей, и его сестра, вместе со своими красивыми подругами — за самого скромного. Все мои добродетели пришли вместе с болезнью. Чтобы судить о человеке, следует изучать его поведение, когда он здоров и свободен; больной или в тюрьме он — другой.
Я подарил платье м-ль Пипери, дал двадцать луи доктору. Накануне моего отъезда я получил письмо от м-м дю Рюмэн, которая, узнав, что я нуждаюсь в деньгах, отправила мне платежное письмо на шесть сотен флоринов на Амстердам, на банк. Она написала, что я верну ей эту сумму, когда мне будет удобно, но она умерла до того, как я смог рассчитаться с этим долгом.
Решив ехать в Брюнсвик, я не смог воспротивиться желанию заехать в Ганновер. Когда я вспоминал Габриеллу, я еще ее любил. Я не думал там остановиться, поскольку уже не был богат и, кроме того, выздоровление требовало от меня беречь мое восстанавливающееся здоровье. Я хотел только с ней встретиться, нанеся короткий визит на ее земле, где она, как говорила мне, живет около Стокена. Примешивалось также и любопытство.
Итак, я решил ехать на рассвете, в одиночку, в коляске, которую мне дал английский генерал в обмен на мою двухколесную, но так не получилось.
Записка, которую написал мне генерал, в которой он просил меня к себе на ужин, где я встречу компанию из моей страны, заставила меня принять приглашение. Если бы мы остались за столом очень допоздна, я рассчитывал выехать позже. Я отправился, таким образом, к г-ну Бекевиц, пообещав доктору воздерживаться от всяких излишеств.
Какой сюрприз, когда, войдя в его комнату, я вижу пармезанку Редегонду с ее чертовой матерью! Она сначала меня не узнала, но ее дочь сразу меня назвала, сказав, что я очень похудел. Я сказал ей, что она стала еще красивее, и это была правда. Восемнадцать месяцев, добавленных к ее возрасту, могли только усилить ее очарование. Я объяснил, что вышел только что из тяжелой болезни, и что я собираюсь выехать на рассвете в Брюнсвик.
— И мы тоже, — говорит она, глядя на мать.
Генерал, очарованный тем, что мы знакомы, добавил, что мы могли бы ехать вместе, и, улыбаясь, я ответил ему, что это было бы затруднительно, по крайней мере, если м-м мать не восприняла новых принципов. Она ответила, что она все время прежняя.
Захотели продолжить игрой. Генерал таллировал в маленький банк фараон. Было две или три другие дамы и офицеры, и играли очень по-малой. Он предложил мне карту, и я, поблагодарив, отказался, сказав, что я никогда не играю, когда путешествую.
В конце тальи генерал сказал мне, что знает, почему я не играю, и достал из своего портфеля билеты английского банка.
— Это, — сказал он, — те билеты, что вы дали мне в уплату шесть месяцев назад в Лондоне. Возьмите реванш. Здесь 400 фунтов стерлингов.
— У меня нет желания, — говорю я ему, — столько проигрывать. Я проиграю только пятьдесят гиней, и в бумагах тоже, только чтобы вас развлечь.
Говоря так, я достаю из своего кошелька, где у меня 200 дукатов золотом, обменное письмо, которое графиня де Рюмэн отправила мне.
Он продолжает таллировать, и на третьей талье я оказываюсь в выигрыше на пятьдесят гиней, которые он мне платит английскими бумагами, когда я говорю, что достаточно. В этот момент объявляют, что ужин подан, и мы садимся за стол. Редегонда, которая очень хорошо научилась говорить по-французски, развлекала всю компанию. Она направлялась на службу к герцогу Брюнсвика второй музыкальной виртуозкой, ангажированной Николини, и приехала из Брюсселя. Она сожалела, что предприняла это путешествие в почтовых каретах, в которых ей было очень неудобно, до того, что она была уверена, что прибудет в Брюнсвик совершенно больной.
