Потерпев фиаско, члены группы, однако, не успокоились. Они настойчиво продолжали доказывать Мао, что Дэн — «враг» не меньше, чем Лю Шаоци, и даже больше — он «предатель», а потому заслуживает если не смертной казни, то уж как минимум исключения из партии. С этой целью в мае 1968 года они учредили даже некую «группу по особому делу Дэн Сяопина», в задачу которой входил сбор компромата на «каппутиста № 2». Особенно по вопросу о его «дезертирстве» из 7-го корпуса. В июне компроматчики потребовали, чтобы Дэн написал нечто вроде критической автобиографии. Зачем? Сказать трудно. Неужели думали, что Дэн расколется? Мао, узнав о создании «группы по особому делу Дэн Сяопина», не смог удержаться, чтобы не «подколоть» Цзян Цин и иже с ней:, «Надо позволить людям совершать ошибки. Когда они ошибаются, их надо наказывать, но разве вы сами не совершаете ошибок? Точно так же надо, с моей точки зрения, относиться и к Дэн Сяопину. Кое-кто говорит, что он сотрудничал с врагами, но я не слишком-то этому верю. Вы так боитесь Дэн Сяопина, как будто он монстр»255.
Пятого июля Дэн представил свою «исповедь»: почти на семидесяти страницах. Во многих «грехах» раскаялся, так как без самокритики его бы отчет никто не принял, и даже, как мы знаем, признал, что в начале 1931 года «совершил серьезную политическую ошибку», покинув 7-й корпус. Но политическая ошибка, какой бы существенной она ни была, не означала организационную, то есть «предательство» и «дезертирство». А Дэн по-прежнему настаивал, что уехал в Шанхай, получив одобрение фронтового комитета. Более того, упомянул, что в 1933 году во время борьбы против линии Ло Мина ЦК под руководством Бо Гу уже расследовал это «дело» и тогда он (Дэн) тоже писал объяснение256. Ссылка на Бо Гу была довольно прозрачна: ведь, как мы помним, тот травил не только Дэна, но и самого Мао. Как видно, Дэн не только оборонялся, но и искусно нападал!
Но и «группа по особому делу» не сидела сложа руки. Ее члены получили доступ к огромному количеству архивных документов, в том числе к личному досье Дэн Сяопина, хранящемуся в орготделе ЦК КПК, опросили множество свидетелей, посетили места, связанные с жизнью врага. И к концу июля 1968 года почти на сорока страницах составили так называемый «Сводный доклад „О главных преступлениях Дэн Сяопина — второго самого крупного лица в партии, находящегося у власти и идущего по капиталистическому пути“». В докладе было представлено немало «доказательств» «правооппортунистической деятельности» Дэна в период КНР, но, к сожалению для Цзян Цин и ее товарищей, не содержалось убедительных данных относительно его «предательства».
Члены группы получили задание копать глубже, но так ничего и не смогли нарыть. В результате в октябре 1968 года на 12-м расширенном пленуме ЦК КПК восьмого созыва Цзян Цин, Кан Шэн и другие леваки были вынуждены ознакомить делегатов с тем, что имели. И все же потребовали исключить Дэн Сяопина из партии. Их захлестывали эмоции, даже фамилию и имя Дэна в названии «Сводного доклада», распространенного среди членов ЦК, они перечеркнули крест-накрест. Но это все равно не повлияло на Председателя: фактов-то у них было маловато. «Что касается этого человека, Дэн Сяопина, — сказал Мао на пленуме, — то я всегда говорю несколько слов в его защиту. Это потому, что во время антияпонской и освободительной войн он бил врага. К тому же в его прошлом не обнаружено никаких проблем (!)… Вот тут все хотят исключить [его], но я несколько воздерживаюсь. Я думаю, что этого человека надо всегда отделять от Лю Шаоци, действительно между ними есть некоторые различия. Боюсь, что мои взгляды немного консервативны и вам не по вкусу, но я все же говорю эти хорошие слова о Дэн Сяопине»257.
Этого оказалось достаточно, чтобы пленум оставил Дэна в рядах КПК. Только Лю Шаоци «навсегда» исключили, причем назвали «изменником, провокатором и штрейкбрехером, цепным псом империализма, современного ревизионизма и гоминьдановской реакции, совершившим массу тягчайших преступлений»258.
Узнав о решениях пленума, Дэн выразил им горячую поддержку: Лю он все равно защитить не мог, а вот то, что его самого оставили в партии, имело для него, понятно, важнейшее значение. В начале ноября он написал Ван Дунсину: «Я очень надеюсь, что смогу [и дальше] оставаться в партии, быть ее простым членом. Прошу по возможности дать мне самую незначительную работу или разрешить трудиться физически по мере сил»259. Ответа он вновь не получил.
Перемены в его жизнь принесла только весна 1969 года. В апреле состоялся IX Всекитайский съезд КПК, на котором Мао вновь заявил, что «между Дэн Сяопином и Лю Шаоци надо проводить различие»260. И съезд, подведший итоги периода «бури и натиска», разумеется, согласился с ним. А Дэн в новом письме Ван Дунсину покорно повторил, что хочет одного: «в оставшиеся ему годы со всей энергией работать там, куда пошлет его партия». Он также дал обещание никогда «не требовать пересмотра его дела»261.
Только после этого Мао смягчился, и вскоре сотрудники канцелярии ЦК известили Дэна и Чжо Линь, что отныне они могут встречаться с детьми раз в неделю — по субботам во второй половине дня. То-то была радость!
Вначале к ним приехала их вторая дочка, Дэн Нань. Почему-то именно ей чжуннаньхайские власти первой разрешили посещение. Отец и мать не могли на нее наглядеться. «Мы два года не виделись, — восклицала Чжо Линь. — Ну надо же, Дэн Нань стала совсем взрослой девушкой. Какая стройная! Чем старше становится, тем красивее!»262 Дэн Нань и вправду похорошела: ее коса, перетянутая короткой ленточкой, придавала лицу особое очарование, и в свои без малого 23 года дочь Дэна просто светилась молодостью и здоровьем. И это несмотря на то что в 1968 году в течение трех месяцев ее мучили в стенах физфака Пекинского университета, студенткой которого она являлась. Ее и старшего брата, «Толстячка» Пуфана, тоже студента-физика из Бэйда, арестовали в мае того года. Заперли в комнатах-камерах и каждый день допрашивали по многу часов, требуя опорочить отца. Старшую же сестру, Дэн Линь, обрабатывали по месту ее учебы — в Центральном институте изобразительных искусств. А младших детей, Маомао и Фэйфэя, вместе с бабушкой Ся — на дому (то одна заезжая группа бунтарей, то другая). Доставалось Маомао и Фэйфэю и в школе. Сердце у Дэн Нань замирало, но она упорно твердила, что ничего не знает. А в соседней комнате Пуфан кричал: «О том, что у нас делалось дома, знаю только я один. Ни мой младший брат, ни мои сестры ничего об этом не знают. Если хотите спрашивать, спрашивайте у меня!»263 Теперь, увидев отца и мать, Дэн Нань не могла скрыть волнения. Дэн молча смотрел на нее и улыбался, а Чжо Линь беспрерывно говорила, то и дело задавая вопросы: «Почему ты пришла одна? Где остальные?» и т. д. Дэн Нань отвечала и только тогда, когда мать спросила: «А как Толстячок?» — смутилась и быстро ушла в уборную. Но мать поспешила за ней, вдруг страшно разволновавшись. Как будто почувствовала, что с Пуфаном произошло несчастье.
