— Марк Борисович! Я таких газет не читаю!
— Я тоже, но наша секретарша читает.
Потом звонит Никита Михалков, причем звонит аж из Италии, где он монтировал картину.
— Люда, что, Коле не хватает денег? Сколько, сколько прислать?
Я уж не говорю о том, что Слава Зайцев звонит (в главе о Щелыково Коля рассказывает, что это его друг детства и штаны ему когда-то сшил — за рубль ткань купили), предлагает помощь и услуги своего лечащего врача.
— Людка, слушай! Слушай! Мой врач, который меня восстанавливал, сейчас звонит и говорит, что он готов помочь Коле!
Звонит друг из Лондона, звонит друг из Америки. Они все в Интернете прочитали, куда эта информация тоже быстро просочилась.
Звонит Борис Громов:
— Люда, чем надо помочь, только скажи…
Я говорю:
— Что ж вы все читаете эту «желтую» прессу?!
А они не то чтобы такой прессой интересуются. Они просто ищут информацию, что о Коле нового написали и часто оказываются жертвами газетных «уток». И вот, как только прочитали, тут же все откликнулись и кинулись помогать.
И я им всем, и Никите Михалкову очень благодарна.
— Нет, — говорю ему. — Нет, Никита Сергеевич, помощь не нужна!
А он мне:
— Я никогда к тебе не заходил и не говорил. Я очень люблю Колю. Я в общем хоре не участвую, но у меня есть Христианский фонд, и я хотел бы перечислить деньги на счет Коли, на его лечение.
— Никит, спасибо! У нас есть деньги! Клянусь, я правду говорю.
Он же не успокаивается:
— Сейчас идет пост (тогда шел Петровский пост). Можно я сделаю в христианский пост доброе христианское дело?
— Можете.
И он сделал.
Я потом все это Коле рассказала, и он говорит:
— А, Никита! Мы с ним очень хорошо на кинофестивале пели песни — то он у меня гитару возьмет, то я у него. Мы здорово повеселились.
А совсем недавно в прессе было сообщение, что Коля потерял сознание, а в действительности у него просто давление упало. Но это заставило вновь забеспокоиться его друзей. Телефон просто раскалился от звонков.
Коле звонят со всего света люди, предлагают помощь, чего только не шлют: какие-то травы, снадобья. Я говорю: друзья, хватит уже, прекратите! У него все есть! Я просто была поражена, что все — как его друзья, так и коллеги по работе — все готовы откликнуться. Андрюша Соколов, с которым мы работали в театре, привез Коле показать одного человека, капитана, нет, майора ФСБ, у которого было тяжелейшее ранение, и он был парализован, а теперь полностью здоров. Он, можно сказать, вернулся с того света. Андрюша привез этого человека, чтобы показать: вот смотри, Коля, каким он стал через три года! Я Андрюше за это очень благодарна. Он сказал: «Я привез этого человека, потому что верил, что Коля тогда поймет, поверит, что он тоже сможет полностью восстановиться, и он непременно восстановится!»
Перед глазами до сих пор стоит эта сцена: мужчина с огромным шрамом на лице что-то говорит, а Коля не отрываясь смотрит на него и слушает…
А сколько писем с пожеланием скорейшего выздоровления приходит в его адрес! А какие стихи: искренние, трогательные! У меня этим стихами забита вся электронная почта. Эта дружеская поддержка очень важна. И даже когда Коля лежал в глубочайшей коме, мы ему эти письма читали. А потом, когда он уже пришел в себя, то мне написал (тогда он еще не мог говорить): «Неужели это правда, что они меня так любят?» — «Конечно, вот тебе очередное письмо прислали». Я читаю ему письмо. «Да это какая-то глупость, неужели меня так любят?» — «Конечно, тебя любят безумно». — «Смешные какие».
Коле присылали свои стихи не только неизвестные поэты-любители, но и такие мэтры, как Женя Евтушенко и Андрей Вознесенский. Среди этих писем были послания из Европы, Америки, Японии и даже из Китая (честно говоря, я не знала, что у него есть друзья и поклонники даже в Поднебесной). Пришло сообщение и из Софии от одной женщины-астролога. Она писала: «Дорогой Николай! Я не знаю, как зовут вашу жену, поэтому пишу вам, хотя и знаю, что вы в тяжелом положении. Я прекрасно помню Ваши гастроли в Болгарии. Вся моя семья посетила ваш спектакль. Вы для нас стали самым близким и дорогим человеком…. Хочу вас уверить, что все будет хорошо — вы будете жить, работать. Прошу вас связаться со мной».
Конечно, я тут же позвонила ей, и мы встретились, когда она приезжала по каким-то делам в Москву. Она предоставила мне целую разработку — детальный астрологический прогноз относительно здоровья Коли. Сейчас постоянно на связи со мной другая женщина-астролог. Одна моя знакомая, узнав о беде, произошедшей с Колей, тут же позвонила мне и предложила помощь. Она сказала: «Людочка! Не волнуйся! Я только что связалась со своим астрологом, и тот заверил меня, что Коля будет жить! А дальше она тебе все сама расскажет».
Позже этот астролог — ее зовут Наташа — позвонила мне.
Теперь я постоянно советуюсь с ней, поскольку считаю ее рекомендации очень ценными.
У него сейчас нет никакой депрессии. У него нет ощущения, что он потерял свою славу, не сыграл каких-то ролей. Получилось так: он жил, как жил, а попал в катастрофу, и тоже живет, как может жить. Депрессия возникла бы сразу, если бы он осознал, что не сможет никогда быть прежним Караченцовым. Он спрашивает: «У нас есть деньги?» Я говорю: «Вообще есть, но немного». Он говорит: «Ну а немного — это сколько?» Я ему: «Живем же — сам видишь, как». Коля мне: «Ага, ну ничего, я скоро буду зарабатывать. Сначала буду сниматься, а потом, может, и в театре буду играть». — «А если нет?» — «Тогда что-нибудь придумаем, девонька, не пропадем». Когда я слышу: «Депрессия, депрессия», — я знаю, что у него не депрессия, у него раздражение от собственной слабости. Раздражение, что ему надо заниматься восстановлением речи. Это сиюминутное, это уйдет. Он не хочет такого напряжения. Вдруг скажет логопеду: «Не буду я сегодня заниматься…, красавица». Ручку поцелует, и все, до свидания…
Вот так теперь наша жизнь происходит. Мне иногда даже кажется, что если бы не случилось с Колей такого несчастья, то я была бы обделенная. В нашей семье уж слишком все хорошо складывалось, слишком все легко.
В августе 2005 мы поехали в Прибалтику, в Юрмалу, в реабилитационный центр. Санаторий на берегу моря. Коля полностью вышел из-под контроля больницы: ему только мерили давление, он занимался физкультурой и с логопедом. Но в основном мы гуляли, обедали в ресторанах, бродили вечерами по Юрмале. Коля пил пиво, иногда выпивал шампанское, ездил с нами на хутор на охоту, ловил рыбу. Он вышел из состояния пациента. И это дало сразу результат. Конечно, мы очень рисковали. Я Крылову даже сказала: «Я очень боюсь. Мы теряем контроль врачей, которые его знают». Но к нашему приезду там готовились, и прежде всего, главный врач Центра Михаил Григорьевич Малкиель. Да, мы рисковали, но зато Коля там сразу прибавил в весе, расцвел. И когда мы в сентябре привезли его к Крылову, тот сказал, что пришла пора — уже пошел шестой месяц после катастрофы — и надо делать черепную операцию. И ключицу, конечно, надо было оперировать, она очень его беспокоила. Там же выросло десять сантиметров кости, а расти она стала совершенно неорганизованно. И боль все время, сильная боль. Ключицу полагалось формировать заново. Операция достаточно сложная. Для ключицы привезли специальную пластину и вызывали из ЦТУ профессора для консультации. Подобные операции проводятся редко очень, и они стоят врачам больших нервов. Но нельзя было не делать эту операцию, иначе он не чувствовал бы себя спокойно. Также требовалось закрыть ему мозг, чтобы восстанавливалось свое собственное мозговое давление. А так меня трясло все время: не дай Бог, он ударится головой. Это же смерть — открыт мозг, идет все время пульсация, и любой удар для него был бы концом. Но сейчас он красавец. Череп такой идеальной формы. Я ему говорю: «Теперь тебе можно позировать для скульптора».
