Первые политработники и комиссары стали прибывать в дивизию только в ноябре 1918 года — политотдел дивизии был образован лишь в январе 1919 года, — а до той поры всю политработу приходилось вести Медведовскому, «партийной душе» дивизии, как называли его коммунисты.
Особое внимание уделял помначдив воспитанию бойцов в духе пролетарского интернационализма. Это была проблема сложная и важная: дивизия отличалась исключительной многонациональностью — были в ней русские, украинцы, молдаване, поляки, чехи, евреи, грузины, китайцы, мадьяры. И ко всем требовался свой подход, внимание, такт.
Но это не все: Медведовский был еще и боевой заместитель начальника дивизии, не раз показавший себя опытным командиром и бесстрашным бойцом. А ведь командовать тогда не так-то просто было: «Южный фронт — миг, противник — ветер: налетел, нашумел, переломал все, и — не стало его, найдя себе простор, гуляет с такой силой, что щепки летят».
Быстрота и оперативность, смелость и точность решений имели в таких условиях огромное значение. Медведовский и Киквидзе хорошо понимали это и благодаря врожденному таланту обоих блестяще справлялись с задачей — громить красновские банды. Фронт дивизии в это время нередко растягивался на 40–50 и более верст, и обычно Медведовский руководил боями на левом фланге дивизии, а Киквидзе — на правом. Уже первые месяцы боев, тамбовский период формирования дивизии, связали их большой дружбой, породили полное взаимопонимание. К тому же случилось так, что их породнила и кровь: в бою под станцией Гребенкой оба были ранены одной и той же пулей.
Хотя Киквидзе по билету был левый эсер, но во всем поддерживал большевиков и стоял фактически на их платформе. Только в одном не сходился Киквидзе с большевиками: он выступал противником Брестского договора, требуя немедленно начать активную борьбу против немцев.
Друзья удивительно удачно дополняли друг друга — горячий, до безрассудства отчаянный Киквидзе и спокойный, хладнокровный, никогда не теряющий самообладания Медведовский. Он не горячился в боях, не лез на рожон, считал пустую браваду и никчемную удаль глупостью, но, когда требовалось, в бою проявлял такую дьявольскую храбрость, что вызывал восхищение и у бойцов и у Василия Исидоровича.
Командира 137-го полка Богданова он жестоко отчитал как-то за неуместную удаль. «Вам не полком, а взводом командовать!» А потребовалось — сам повел конную лаву в атаку на Польском фронте. Был справедлив: того же Богданова, выругав и серьезно предупредив, за храбрость представил к награде.
Внешне суховатый и малоразговорчивый, Медведовский, в сущности, был очень душевным, заботливым и внимательным человеком. И, рядовые бойцы это отлично чувствовали, за что и пользовался он огромным авторитетом. Медведовского весьма ценили и уважали и в штабе армии и соседи — Сиверс, Миронов, Левандовский.
И еще одна отличительная «человеческая» черта была в характере Медведовского — для него не существовало своих и чужих красноармейцев. Неоднократно изменял он ход боя, чтобы помочь соседней дивизии, если она находилась в более тяжелом положении.
Во время боев в районе хутор Зубрилов — станция Ярыженская Медведовскому донесли о том, что отдельный Московский полк попал в беду. Медведовский в это время из-за болезни Киквидзе командовал дивизией. Узнав о тревожном положении Московского полка, он сам в броневике бросился на выручку соседям и едва не попал в плен, лишь чудом вырвавшись из кольца белых.
11 января 1919 года был убит шальной пулей Киквидзе. Это произошло в тот период, когда дивизия развивала стремительное наступление. Смерть друга потрясла Медведовского. «Я дал согласие только на временное командование дивизией, так как был сильно привязан к Киквидзе и жить без него, мне казалось, не смог бы».
Однако он нашел в себе силы взять выпавшее из рук Киквидзе знамя борьбы и повести дивизию сквозь огонь фронтов.
— Товарищи, мы не должны падать духом, как ни тяжела утрата. Мы должны мстить за смерть нашего начдива, мы должны продолжить его дело, — сказал он бойцам, и дивизия под его командованием вновь пошла в бой и прошла с боями за два дня 70 километров.
…Наступление Красной Армии в начале 1919 года успешно развивалось. Вместе с 23-й дивизией Миронова 16-я дивизия, носившая теперь имя своего первого начдива, вырвалась в степные просторы Дона. Медведовский, несмотря на непрерывные бои, умудряется осуществить давно задуманную реорганизацию дивизии: сводит полки в бригады — две бригады по три полка в каждой — для удобства и оперативности руководства.
Белые армии стремительно откатываются к Новочеркасску — еще два перехода, и конец красновскому мятежу и, может быть, конец всей контрреволюции.
Сами белые считали дело совершенно проигранным и не делали даже попыток привести части в порядок. И все же… И все же героической Красной Армии не досталась тогда эта реальная и долгожданная победа. Неожиданно начались довольно странные «организационные мероприятия». Движение 16-й имени Киквидзе, уже взявшей Каменскую, и 23-й дивизий было приостановлено. 23-ю дивизию вообще отвели в глубокий тыл. Обоих начдивов — и Медведовского и Миронова — отстранили от командования. Троцкий тем временем, неправильно информируя страну, выступил 24 февраля 1919 года в Доме Советов с демагогическим заявлением: «Южного фронта контрреволюции больше не существует».
…А 16-я дивизия имени Киквидзе тем временем волновалась. Собственно говоря, ни бойцы, ни командиры ничего не имели против нового начдива — Роберта Эйдемана, заслуженного и опытного военачальника. Но отстранение Медведовского, которого все справедливо считали естественным преемником Киквидзе, воспринимали как незаслуженную обиду: Бойцы шумели, митинговали: «Не хотим другого начдива!»
Медведовский оказался в трудном положении. Он весь до мозга костей принадлежал дивизии, она ему заменяла и дом и семью, которых у него не было. Такая преданность и любовь красноармейцев не могли не тронуть его, отдававшего им всю душу и сердце.
В то же время его совесть коммуниста и красного командира восставала против столь грубого нарушения воинской дисциплины, каким, без сомнения, был отказ признать нового командира. Значит, революционное самосознание массы бойцов еще не на высоте, значит, он что-то упустил в воспитательной работе. «Моя ошибка, мне и исправлять» — только так.
Осунувшийся за два дня, но, как всегда, подтянутый, гладко выбритый, в неизменной аккуратной тужурке, подбитой мехом, обходил Медведовский роты и батареи, эскадроны и службы. Терпеливо, упорно разъяснял бойцам пагубность их «бунтарства» для дела революции, являя живой пример полного отсутствия какого-либо честолюбия и карьеризма.
