Я был обязан информировать руководство о своих планах. Это давало неоспоримое преимущество Фридману. Но оказывается коммерческая, даже секретная информация уже через считанные часы оказывалась известна моему противнику. Однажды это перешло все границы дозволенного. Фридман очень интересовался моими деловыми связями и в России, и в израильском истеблишменте.
Одним из моих отличительных личных качеств всегда являлось умение держать язык за зубами. Информация, которая не должна была просачиваться, от меня никогда не уходила. Однажды вызвали в службу безопасности Концерна на какую-то внеплановую проверку. Сидел передо мной человек, говорящий с явным румынским акцентом. Он стал расспрашивать на разные темы — о моих связях с кем я знаком в Правительстве и так далее. Особенно его интересовало, какие вопросы мне задавались на проверках «детектором лжи», которые я проходил перед серьёзными правительственными переговорами незадолго до этой встречи. Я жестом остановил его и спросил: «Какова цель внеочередной проверки и кто Вас уполномочил?» Он стал невнятно объяснять мне, что это для моей же пользы и важно для дела. Я поднялся и вышел из комнаты, сказав ему: «Я отказываюсь отвечать на вопросы. Можете передать тому, кто вас послал, что вы не полномочны задавать такие вопросы. Это выглядит, как использование системы безопасности в личных целях. Сегодня же отправлю официальную жалобу об этом по инстанции».
Произошло ещё несколько подобных инцидентов, инициированных Фридманом. Мне угрожали. Меня провоцировали. Пугали увольнением.
На все устные провокации и попытки обвинить меня, я всегда письменно выражал свою профессиональную позицию и мнение. Это опять вызывало очередную волну устных угроз. Но официально и письменно никто никогда не обвинял.
На мои постоянные требования о прекращении деятельности Фридмана в качестве советника, всегда получал один и тот же ответ: «Твоё слово — против его слова». Фридман утверждал, что провалы происходят по моей вине, и что именно из-за меня бизнес не получается. Переломный момент наступил после получения прогноза Фридмана на дальнейшее развитие бизнеса в странах СНГ. В этом прогнозе было сказано, что в Туркменистане наш бизнес невозможен, и он не претендует там ни на какие дивиденды. Меня вызвали и, издевательски ткнув пальцем в карту мира, поставили задачу — наладить авиационный бизнес с Туркменистаном. Это было практически невозможным. За всю современную историю с момента развала СССР ни одна государственная компания в Туркменистане не работала. После того, как бизнес в Туркменистане вырос и стал приносить свои плоды, у Фридмана появился аппетит. Он явился к Генеральному Директору группы заводов который был моим начальником, и потребовал свои проценты, якобы за то, что он мне помогал. Генеральный по закону не мог заплатить проценты от моей сделки без моей рекомендации. На меня начали давить со всех сторон. Я отказался подписывать даже под давлением и угрозами. Речь шла о больших суммах. В доказательство своих претензий, по требованию нашего юридического советника, Фридман прислал толстую папку, на которой написано «Туркменистан». В папке должны были находиться бумаги, доказывающие его причастность к этому бизнесу. Но там не было ни одной бумаги, касающейся Туркменистана за последние пять лет. Я опять отказался подписывать дивиденд и потребовал создания паритетной комиссии.
В конечном итоге, комиссия постановила, что нет доказательств того, что господин Фридман принимал участие и помогал господину Токарскому в налаживании бизнеса в Туркменистане. Я был уверен, что на этом всё и закончилось. Однако через некоторое время случайно выяснилось, что деньги Фридману всё же выплатили. Один из членов комиссии получил особые полномочия от Президента «обойти меня» и подтвердить, что Фридман помогал Токарскому. Это он подписал вместо меня разрешение на выплату Фридману дивидендов. Когда я узнал об этом, зашёл к нему в кабинет. Протянув маленькую сумку, я сказал:
— Возьми сумку, пригодится.
— Зачем?
— Когда в тюрьму пойдёшь, положишь сухари.
— Так мне же начальник приказал.
— Он тебе дал письменный приказ?
— Нет.
— Значит, вся ответственность ложится на тебя. Ты же юрист по образованию. Ты же лучше меня знаешь законы! Почему ты сам себя не уважаешь! Ты же государственный человек.
— Леонид! Ты не понимаешь. Так у нас в Израиле принято. Нельзя идти против начальника.
А потом я встретил его как-то после очередного полицейского расследования. Мы поговорили. Мне было его жаль. Если бы хоть для себя деньги крал, так это ещё как-то объяснимо.
Класть свою голову на плаху от страха перед начальством в нашей свободной стране — это выше моего понимания. Он сказал мне только одну фразу: «Не все же такие храбрые, как ты». Мне было его искренне жаль.
Пока всё ограничивалось разговорами, словесными запугиваниями и «обходами», было не так страшно. Но неожиданно произошло событие, поменявшее правила игры...
Я находился в Москве по делам своей группы заводов. Закончив свои дела, я вернулся в гостиницу «Арбат», чтобы рано утром улететь домой. Внизу у администратора меня ждал толстый конверт. Конверт был опечатан. На нём была приклеена этикетка с надписью: «Леониду Токарскому — для передачи Первому Заместителю Президента Концерна Авиационной Промышленности г-ну N в собственные руки». Рядом находился ещё один человек из моей команды. Поднялись в номер. Я сразу сказал коллеге, что через таможню запечатанный пакет не повезу. Коллега с воодушевлением стал доказывать, что у меня нет права вскрывать пакет, посланный второму человеку в Концерне. По его словам, никто в Израиле не осмелился бы совершить такой поступок. Я ответил, что в том месте, где мы росли и воспитывались, обучали не так. Во-первых, каждый гражданин лично отвечает за собственные поступки перед законом. Во-вторых, судьба моей семьи лежит только на моих плечах. В-третьих, если второй человек в Концерне чего-то хочет, он должен был меня предупредить, проинструктировать и получить на то моё официальное согласие. Я без колебания вскрыл конверт. В нём оказалась пачка чертежей внутренней части самолёта. Чертёжные штампы, названия чертежей и вся информация, позволяющая определить, что именно изображено на чертежах и кем они выпущены, отрезана. Человек неопытный и не просидевший за кульманом достаточно времени, не понял бы, о чём идёт речь. Это чертежи старого МИГа. На них изображён район стыковки двигателя с корпусом самолёта. Кроме чертежей — никакого сопроводительного письма. Меня прошиб холодный пот. Я понимал, что с точки зрения военных секретов — ими здесь и не пахло. Это я знал, как профессионал, как бывший главный конструктор истребителя. Чертежи принадлежали старому самолёту, давно снятому с производства. Но для того, чтобы придти к такому заключению, надо иметь соответствующий набор знаний и опыта, а также желание разобраться во всём. Картина вырисовывалась довольно пугающая. У меня в номере находились чертежи МИГа. Они были нелегальными, видимо краденными, поскольку не приложено разрешение на вывоз. Мне предлагалось неизвестно кем провезти чертежи через Государственную границу. Звонок в таможню или случайная проверка могли отправить меня в тюрьму за шпионаж. При этом никакого официального поручения я не получал. Более того, это могло создать нежелательный прецедент для Израиля и вызвать дипломатические осложнения. Первым делом требовалось выяснить, кто именно оставил мне эту посылку. У меня теплилась слабая надежда, что, может быть, это чья-то ошибка. Сначала позвонил в официальное представительство нашего Концерна в Москве. Говорил с секретарём. Она сказала, что ничего мне не отправляла, а Генеральный Представитель Концерна неделю назад улетел из Москвы. Время торопило. Было уже 11 часов вечера. Утром я улетал. Мой коллега находился в шоке. Что делать? Я позвонил Фридману по мобильному телефону. Он не отвечал. По счастью нашёл домашний телефон его помощницы. Она никогда не скрывала, что была старшим лейтенантом КГБ. Татьяна (назовём её так) служила в своё время переводчицей в аппарате правительства СССР. Это благодаря ей и её связям Фридман, не зная русского языка, сумел закрепиться в Москве. Позвонил Татьяне. Она оказалась дома. Я спросил, не её ли это посылка? Она нехотя подтвердила этот факт, делая вид, что не понимает в чём проблема. Стало понятно, что это дело рук её босса. Ситуация выглядела очень неприятно. В любой момент в мой номер могли постучать и войти сотрудники органов безопасности.
