Анатолий Наумов - Посмертно подсудимый

У Пушкина без учета его стихотворений и «Онегина» количество юридических терминов и понятий практически не уменьшилось, но частота их употребления несколько (а можно сказать и значительно) сократилась – вместо упоминавшихся 417 случаев – 290. Но и в этом случае данный показатель остается несоразмерным с лермонтовским. «Юриспруденция» его поэзии насчитывает 19 (против пушкинских 51) терминов, употребляемых 124 раза. Вот они: суд (судить и др. варианты) – 21; вина (с вариантами) – 16; убийца (убить) – 16; закон – 14; преступление (преступник) – 10; наказание – 10; казнь – 9; клевета – 6; палач – 4; разбой (разбойник) – 3; оскорбленье (оскорбить) – 2; тюрьма – 2; право – 1; пытка – 1; эшафот – 1; гильотина – 1; вор – 1.

Дополнительный анализ лермонтовских стихотворений мало что добавляет в этом отношении. В них можно отыскать следующие термины:

клевета – 8; преступленье (преступник, преступный) – 6; приговор – 4; суд (осужденный) – 4; виновен (виноват) – 3; убит – 3; вор – 1; плаха – 1; закон – 1; обвинение – 1; палач – 1; казнь – 1; тюрьма – 1.

К употребляемым в поэмах добавляется только три термина (обвинение, приговор и палач), употребляемых 35 раз. И в целом, таким образом, в поэзии Лермонтова можно насчитать примерно 22 юридических понятия, употребляемых примерно 177 раз.

Думается, что вывод напрашивается сам собой. «Юридическая» проблематика в поэзии Пушкина занимала не совсем обычное для этого литературного жанра место (необычно высокое). Ну а причина, нам кажется, была нами уже объяснена (и образование,[341] и окружение и главное, – устойчивый теоретический и практический интерес к государственно-правовым вопросам жизни общества).

Такой вывод (о значительном месте «юридической» проблематики в творчестве Пушкина) требует дополнительного сравнения, в особенности, с поэтами других эпох. Попробуем проанализировать на этот счет поэзию Б. Л. Пастернака. Юридический «словарь» его поэтических произведений выглядит следующим образом:

тюрьма (тюремщик), острог, – 6; арест (арестант) – 6; суд (судья, судить, осужденный) – 5; казнь (казнить) – 5; убийство (убивать) – 4; вор (конокрад) – 4; мятеж (мятежник) – 4; стража, под стражей (находиться) – 3; эшафот – 3; каторга (каторжник) – 3; конвой (конвоир) – 3; закон – 3; наказание (репрессия) – 2; приговор – 2; преступленье – 2; клевета – 2; бунт (бунтовщик) – 2; разбой (разбойник) – 2; ссылка – 1; фальшивомонетчик – 1; амнистия – 1; шайка (воровская) – 1; дознание – 1; мораторий – 1; государство – 1; обвинительный акт – 1; гауптвахта – 1; плаха – 1; террор – 1; допрос – 1.

В итоге получается, что Б. Л. Пастернак использовал в своих стихах и поэмах 73 раза 31 юридический термин. И в этом случае этот показатель оказывается несопоставимым не только с пушкинским (51/417), но и с полным (стихи и поэмы) лермонтовским (22/177). Следовательно, наш вывод об отражении в поэзии Пушкина юридической проблематики, необычной вообще для поэзии, можно считать в какой-то степени подтвержденным.

Читатель может удивиться. Не запоздалые ли это заметки? Как-никак после известного юбилея (200-летия со дня рождения поэта) прошло более десяти лет. Почему они появились не сразу, не по «горячим следам»? Попытаюсь оправдаться. По причинам, на взгляд автора, достаточно серьезным. Во-первых, ввиду явной несерьезности, с позиции профессиональной пушкинистики, большинства опубликованных материалов. И во-вторых, по причине элементарной брезгливости по отношению к тем из них, авторы которых не постеснялись в поисках сенсации «вытащить» (в который раз, но теперь уже на «юбилейном» уровне) подробности самой что ни на есть интимной жизни поэта. Вместе с тем эти причины способны оправдать лишь промедление с ответом на опубликованные нелепости, но не их забвение. Все это (порой настоящие помои) было выплеснуто на страницах нашей демократической (в т. ч. и с серьезной репутацией) прессы, имеющей самого массового читателя. Последний же по неистребимой привычке русского человека способен верить ей, независимо от того, какие «пули» (Хлестаков с Ноздревым «могут отдыхать») она отливает. Легковерность в этом отношении нашего читателя была замечена еще самим Пушкиным. В своей неоконченной и потому при жизни не опубликованной, статье «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений» (1830) он отмечал «волшебное влияние типографии» на читателя: «Нам все еще печатный лист кажется святым. Мы все думаем: как может это быть глупо или несправедливо? Ведь это напечатано!»[342]

Сенсация первая. В «Известиях» (28 октября 1999 г.) Николай Добрюха, именующий себя лауреатом премии московских литераторов, требует, «чтобы поэта А. С. Пушкина наконец-то реабилитировали» (чуть раньше публикация такого же содержания была помещена в еженедельнике «Версия»). Сказано громко и загадочно, но вовсе не в метафорическим смысле, а в самом что ни на есть сугубо юридическом. «Я обнаружил, – пишет лауреат, – что Пушкина судили посмертно и 19 февраля 1837 г. решением военного суда при лейб-гвардии конном полку за участие в дуэли с Дантесом приговорили к смертной казни через повешение. Это решение суда первой инстанции до сих пор официально, на бумаге, не отменено. Отменить его сегодня может (и, как я считаю, должна!) Главная военная прокуратура РФ… Однако в ГВП, если судить по их ответному письму… со мной не согласились».

Увы, лауреата придется разочаровать. В соответствии с известной поговоркой он «слышал звон, да не знает, где он». Пушкин действительно был посмертно судим за свою последнюю дуэль, но не был осужден ни к повешению, ни к какому-либо другому наказанию. Книгу свою об этом, хорошо известном пушкинистам процессе я назвал не случайно «Посмертно подсудимый» (М., изд-во «Российской право», МП «Вердикт», 1992), а не «Посмертно осужденный», так как на языке юриспруденции между судимым и осужденным, как говорится, две большие разницы. Как уже отмечалось в главе третьей настоящего издания книги, в приговоре («сентенции») военного суда («комиссии военного суда, учрежденной при Лейб-гвардии конном полку») было постановлено: «Комиссия военного суда… приговорила подсудимого Поручика Барона Геккерена… повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый Камергер Пушкин (о том, что здесь нет опечатки с нашей стороны, что во всех документах военно-судной комиссии покойный поэт титуловался именно так и о причинах такого „повышения“ поэта в придворном звании было сказано нами ранее – А. Н.), но как он уже умер, то суждение его за смертью прекратить…»