Я знал, что нужно свернуть в лес. Что нужно идти от реки, идти на юг. Что шоссе там, на юге. Но я боялся, что в лесу мы начнем ходить кругами и окончательно заблудимся.
Я боялся, что в лесу нас застигнет ночь.
А ночи мы не переживем.
Когда мне было двенадцать, я провалился под лед. Мой старший брат кормил диких уток – они почему-то остались зимовать в нашем пруду, – и Димка просто помешался на этих утках, на их спасении.
Это стало нашей миссией. Каждый день мы ходили к полынье и бросали им хлеб. Селезень был красавец с малахитовой переливчатой грудью, утка – пего-серая, так себе. Они нас узнавали, хлопали крыльями и забавно крякали. Иногда им удавалось поймать хлеб прямо с лету. Кстати, у утки это получалось получше, если честно, селезень был слегка туповат. Он подпрыгивал невпопад, гневливо бил крыльями по воде и громко ругался.
Полынья не замерзала, потому что там били ключи. Тем утром я бросал куски хлеба, подходя все ближе и ближе к краю. Лед проломился – и я ушел с головой под воду.
Ушел моментально, как кирпич. Не было ни треска льда, ни процесса падения.
Могу уверенно сказать, что это было самое страшное испытание в моей жизни.
И дело тут не в возрасте, а в готовности – принц Гамлет был прав на этот счет. Ужас состоял в моментальности – у меня не было той грации умирания, о которой рассказывала Рита, мой опыт больше напоминал удар молнии. Только без вспышки. Все мое существо превратилось в комок панического ужаса, ледяной холод и темнота парализовали меня, мысли и чувства отключились, остался лишь страх.
Смертельный страх.
– Игорь! – позвала Рита. – Погоди! У тебя телефон с собой?
Я остановился, обернулся – она тянула вверх руку с телефоном. Я начал рыться по карманам и обнаружил фотоаппарат Моники. Незаметно сунул его обратно. Нашел телефон.
– Ну что? – с надеждой спросила Рита.
Я помотал головой: сигнала не было.
– Мы заблудились? – Рита подошла и заглянула мне в глаза.
– Нет. Дорога там, – я указал в лес. – Я уверен.
– Ну, тогда пошли. Когда стемнеет, мы заночуем, а утром пойдем дальше.
– Пошли! – я быстро зашагал к лесу.
Я не мог выдержать ее взгляда, я не мог ей врать.
Но не знал, как сказать правду.
11
В лесу оказалось светлее, чем я ожидал. Я напоследок оглянулся: небо над рекой стало лиловым, облака куда-то утянуло. На другом берегу, над сиреневой кромкой соснового бора, зажглась бледная звезда.
Температура продолжала падать.
Я размеренно переставлял снегоступы, снег хрустел, за спиной мне в такт шагала Рита. Кончились елки, мы вошли в смешанный лес. Густой подлесок мешал идти, нам приходилось огибать сугробы, завалы, перелезать через упавшие деревья.
Двигаться строго на юг, повторял я, главное – двигаться строго на юг.
Не начать кружить!
Двигаться строго на юг!
Надо сориентироваться по звездам и двигаться строго на юг…
Я поднял голову – среди веток проглядывали тусклые точки ранних звезд. Я понятия не имел, что с ними делать, куда они движутся, в какую сторону вращается земля. Попытался вспомнить какие-то приметы – ничего, кроме мха на северной стороне деревьев, в голову не пришло. Я оглядел ближайшие стволы: там вообще никакого мха не росло.
Стало совсем темно. Пару раз я натыкался на сучья и теперь шагал, выставив перед лицом растопыренную ладонь. Поймав ветку, я ломал ее, отбрасывал в сторону. Снег казался серым как жесть, с тусклым отливом. Серый цвет становился все гуще и гуще.
– Эй! – позвала Рита.
Я остановился.
– Становится темно, – она говорила запыхавшись. – Может, нам сейчас устроить ночлег? Построить твой вигвам, пока хоть что-то видно?
– Ты устала? – спросил я.
Я постарался, чтобы это прозвучало бодро.
– Нет, – неуверенно ответила она. – Нет. Я просто думаю…
– Давай еще немного. Мы уже километра три отмахали…
– Три километра? Это сколько?
– Ну, где-то мили две. Чуть больше. В одной миле…
Совсем рядом раздался вой.
Даже в полумраке я увидел, как Рита вздрогнула.
– Это койот, – быстро сказал я. – Ничего страшного. Просто койот. Маленькая собака. Как пудель.
Я не видел ее лица – просто пятно. Думаю, она тоже не видела испуга на моем лице.
– Все, – твердо сказала Рита. – Я дальше не пойду. Давай строить вигвам.
– Рита… – начал я, но тут вой повторился. Теперь чуть левее.
Мне показалось, что зверь обходит нас.
– Все! – она рубанула рукой перед моим лицом. – Все! Говори, что делать! Копать снег, ломать ветки: говори!
– Рита…
– Не стой истуканом! – Она толкнула меня. – Надо что-то делать!
– Надо идти, – тихо сказал я. – Мы не можем ночевать тут. Мы замерзнем.
Она застыла.
– Но ты же… – начала она растерянно. – Ты же сам говорил. Что вигвам, ельник и ветки… И снег. И снег сверху, да? Для тепла. Ведь говорил же…
– Надо идти.
– Так ты врал? Врал? – Она ударила кулаками мне в грудь. – Ты врал! Дрянь! Сволочь! Как ты смел мне врать?
– Я хотел…
– Ах, ты хотел! – Она повернулась, обращаясь к лесу. – Он хотел! Он, видите ли, хотел! Врун!
– Тебе было бы легче, если б я сказал, что мы сдохнем? – неожиданно для себя самого заорал я. – Легче? Я не знаю, как строить этот чертов вигвам.
– А я тебе поверила, – сказала она с жаром. – Знаешь, поверила. Ты ведь сам говорил: я русский, у нас там зима, мороз. Все я знаю, вигвам в снегу – раз плюнуть! Что ж ты за русский такой?
Она быстро вытерла лицо рукой и, задыхаясь, продолжила:
– Вот у меня в школе был русский – Боб Марголис, вот это был русский! Он из-за меня этого Грэма там отдубасил – ой-ой-ой, мама не балуй! А Грэм нападающим был, шесть футов и кулаки – во! Во!
– Надо идти, – мрачно повторил я. – Рита, надо идти. А то мы сдохнем и нас сожрут койоты.
Она молчала.
Я взял ее за руки, она приблизилась, от нее пахло чем-то сладким вроде карамели.
– От тебя пахнет конфетами, – прошептал я. – Карамельными.
– Это помада, от холода, – также тихо ответила она. – Чтоб губы не обветрились.
12
Мы двигались на ощупь. Рита держалась за мой шарф, я намотал другой конец себе на запястье. Иногда я спотыкался – когда она наступала на концы моих снегоступов.
Ей пришла идея использовать телефон как фонарик. Ее батарея сдохла быстро, мой телефон протянул минут двадцать.
Койот (или кто это там был) двигался рядом, время от времени из тьмы раздавался вой. Я слышал, как Рита испуганно вскрикивала каждый раз. Перед тем как погас мой телефон, я посмотрел на часы и тихо застонал.
Было без четверти семь!
Ночь еще даже и не наступила.
Когда мы перелезали через поваленное дерево, я зацепился за сук и порвал штанину. Я не обратил внимания, но через полчаса мое колено задубело от холода. Заколкой для волос Рита кое-как залатала дыру.
