духовно Евграф Дулуман.
Стоит заметить, что в 1950-е годы отступление от веры происходило уже не перед прямой угрозой смерти или тюремного заключения, а под моральным и административным давлением власти, которое в немалой мере поддерживало тогдашнее советское общество. В этот период внешних гонений верующие люди оставались меньшинством, причем меньшинством угнетаемым. Немало примеров этому приведено в книге воспоминаний Н. Н. Соколовой: в школе ее дети скрывали, что их отец священник; саму Н. Н. Соколову не могли избрать председателем родительского комитета школы как жену священника; в музыкальном училище учащихся не допускали к сдаче экзаменов без выяснения их отношения к вере и т. д. (161, с. 254, 262, 328).
К тому времени в советском обществе произошли серьезные перемены. В послевоенное время в СССР размылось былое единство людей на основе идеи патриотизма. Тотальная пропаганда мощнейшего идеологического аппарата приносила свои плоды: в духовной жизни людей все большую силу обретали пропагандируемые партией идеи материализма, а также цели материального преуспеяния. Это можно было понять: люди устали от постоянного напряжения, материальной скудости и лишений. Постепенно уходило поколение, еще помнившее традиции церковной жизни, и в немалой части советского общества вырабатывалось просто равнодушное отношение к Церкви, укоренялась духовная леность.
В среде интеллигенции набирали силу либеральная, прозападная идеология потребительства и необольшевистская идеология «детей XX съезда»: возврат к «чистоте» ленинизма. Обе эти тенденции были явно антихристианскими и антицерковными. В то же время продолжали существовать довольно узкие слои твердо православных людей в среде рабочих, колхозников, служащих и интеллигенции, которые оставались верной опорой Церкви. Стоит назвать имя Н. Е. Пестова, и ведь он был не один. А чистота и красота идей христианства или памятников православной культуры нередко невольно трогала сердца людей, даже «шестидесятников». В эти годы в среде интеллигенции зарождается новое течение, крепнущее на основах национально-патриотических идей.
Однако господствовал в советском обществе иной дух. Показателем нараставшей атеистичности общественного сознания стало, например, широкое распространение в городах нерусских и неправославных имен: Эльвира, Эдуард, Роберт. В. В. Кожинов указывал, что в годы хрущевской «демократизации» дореволюционное бытие и сознание России представало в глазах целого поколения как «чуждое» и «чужое» (71, с. 353), а «революционность» Хрущева «всецело разделяла очень значительная часть населения страны – особенно из числа молодежи», которая составляла тогда более трети населения (75, с. 362).
Выражением таких настроений стали некоторые произведения поэтов, писателей, художников, кинорежиссеров. Так, Андрей Вознесенский с сожалением писал о семинаристе, «надевшем клобук», вместо того чтобы в пляске «ломать каблук», или декларировал: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в Революцию дальше»; Булат Окуджава пел о «комиссарах в пыльных шлемах»; Владимир Тендряков в повести «Чудотворная» (1958) осудил якобы вредное влияние веры на подростка; по этой повести в 1960 году был снят кинофильм, а театр «Современник» поставил в 1963 году спектакль под названием «Без креста»; за роль академика Дронова в фильме «Все остается людям» (1963, сценарий С. Алешина), одерживающего верх в идеологическом споре со священником, актер Н. К. Черкасов был удостоен высшей в то время Ленинской премии. К этому надо добавить тысячи статей во всех газетах и яростную антирелигиозную деятельность комсомола, как «верного помощника партии».
Комсомольские отряды особенно бесчинствовали на Пасху. «Кругом свистели, пели похабные частушки, улюлюкали сидевшие на крышах домов и на деревьях молодые люди, – вспоминал современник празднование Пасхи в 1961 году в Елоховском соборе. – Перед Светлой заутреней, когда полунощница уже началась, комсомольцы вошли в храм и, встав цепью, стали раскачивать богомольцев. Все происходящее представлялось страшноватым, особенно в свете покушения на Патриарха в Вербное воскресенье…» (87, с. 219).
В тех же целях советская пропаганда использовала бурное развитие науки и техники, усилившее рационалистический подход к жизни. Очевидные достижения в изучении природы, освоении космоса и атомной энергии подавались в средствах массовой информации как безусловная победа научного коммунизма над «церковным мракобесием». Это находило отзвук особенно среди молодежи, лишенной возможности узнать иную точку зрения, вовсе не знакомой с иным, некоммунистическим мировоззрением. Стоит ли говорить, что написанная с православных позиций научная работа архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) апологетического характера «Дух, душа, тело» не могла в то время стать известной широким слоям населения, в то время как курс «Основы научного атеизма» стал обязательным в учебных планах всех высших учебных заведений.
Внутри церкви вызревало течение, желающее открыто противостоять новой волне государственного атеизма. Патриарх Алексий I, лишенный свободы слова, 9 июня 1961 года прямо говорил на заседании государственного Совета по делам РПЦ, что «на него плохо смотрят верующие и духовенство, считают, что Патриарх потерял своим бездействием авторитет в глазах верующих и духовенства и не пользуется уважением в глазах советских властей, правительства, которое не хочет его принять» (цит. по: 206, с. 269).
Между тем в недрах режима вызревало намерение вернуться к более жесткой линии в отношении Церкви. После вооруженного подавления народного возмущения в Новочеркасске, 19 июля 1962 года Президиум ЦК КПСС принял секретное постановление об усилении борьбы с инакомыслием в стране. К постановлению был приложен проект приказа председателя КГБ А. Н. Шелепина, содержащий пункты с воинствующе антицерковным содержанием: «Решительно повысить уровень агентурно-оперативной работы по пресечению враждебных проявлений со стороны церковников и сектантов, обратив особое внимание на быстрейшую парализацию деятельности нелегальных групп и общин. В отношении руководителей и организаторов церковных и сектантских формирований осуществлять активные чекистские мероприятия, которые позволили бы в ближайшее время полностью разоблачить проводимую ими антисоветскую работу, а злостных из них в соответствии с законом привлечь к уголовной ответственности» (цит. по: 119, с. 244).
Возврата к открытым репрессиям не произошло в силу прагматичности «революционного романтика». Хрущев оказался крайне заинтересованным в развитии связей с Италией и установлении дипломатических отношений с Ватиканом. Среди орудий для достижения этих целей он увидел Русскую Церковь, и это привело в конечном счете наших наблюдателей на Второй Ватиканский Собор в октябре 1962 года. В который раз властью был отброшен тезис об отделении Церкви от государства. В данном случае, отмечает О.Ю. Васильева, «в свою тайную дипломатию государство ввергло и Русскую Православную Церковь, навязав ей присутствие на Католическом Соборе, не считаясь ни с догматическими расхождениями между Православием и Католицизмом, ни с прозелитическими притязаниями Ватикана и ответными действиями православного мира» (27, с. 123).
Впрочем, это не повлияло на богоборческий характер власти. В июне 1963 года на пленуме ЦК КПСС секретарь ЦК по идеологии Л. Ф. Ильичев, в частности, заявил: «Религия – главный противник научного мировоззрения внутри страны, один из самых цепких пережитков прошлого, от которого не освободились еще значительные слои населения» (цит. по: 27, с. 272). Свобода совести в 1960-1970-е годы
