Это поистине вызывало мучительные раздумья. Я вычитал из книг, да и из бесед, то есть из каждодневных разговоров с Мао Цзэдуном, тоже следовало, что в молодые годы он сознательно закалял свой организм и даже нарочно ел холодный рис; он ел тот рис, который оставался от предыдущей трапезы, и даже прокисший рис; и таким образом он подготовил себя к будущей суровой борьбе. Это, естественно, свидетельствовало о том, что от младых ногтей он обладал незаурядной волей. И все же, как же так получилось, что при всем этом не зародились в его организме корни будущих болезней?
[…] Мао Цзэдун никогда не предъявлял высоких требований ни к еде, ни к питью. Он любил жирное мясо и свежие овощи. Конечно, для организма полезно потреблять больше свежих овощей. Но против жирного мяса я не мог не возражать. Я-то возражал, да он меня и слушать не хотел. Я все повторял и повторял, говорил, как вреден жир, рассуждал о холестерине. Он слушал меня со всей серьезностью, а выслушав, с улыбкой пропускал мимо ушей, не обращал на мои доводы внимания. Он говорил:
– Нельзя не выслушать тебя, не выслушать то, что ты говоришь; но если я буду прислушиваться ко всему, если я всему буду верить, то тогда я погиб, тогда мне крышка. Если обращать на еду такое внимание, как ты об этом говоришь, тогда сотни миллионов крестьян Китая не должны были бы выжить. Когда человек после рождения начинает запоминать иероглифы, то это и есть начало его дури; ты ухватываешь суть?
Он был упрям, но и я отличался упорством; поймав случай и не боясь быть назойливым, я снова заговорил о принципах питания. Я сказал:
– Если нет условий, то требовать особого внимания к вопросам питания было бы неверным; но если такие условия есть и тем не менее упрямиться, не желая обращать внимание на вопросы правильного питания, то это тоже неправильно.
Мао Цзэдуну надоело меня слушать; он махнул рукой, выпроваживая меня вон. Он сказал:
– За много лет я привык питаться именно так. Во всем должно соблюдаться равновесие, стабильность; и какие бы доводы ты ни приводил, тебе никак не уйти от равновесия, никак не уйти от необходимости сохранять сложившийся баланс. У меня сложился свой баланс; а вот тебе неймется; ты его непременно хотел бы разрушить и обратить в состояние хаоса. Ты тут не занимайся подрывной деятельностью.
В этом вопросе его действительно было трудно сдвинуть с места.
Мао Цзэдун также говорил: «Вот ты говоришь, что я в еде не исхожу из доводов разума. Однако верность теоретических положений проверяется практикой. А разве у меня плохое здоровье? Вот если ты будешь сам руководствоваться при организации своего питания набором тех доводов, которые ты мне тут приводил, то ты совсем не обязательно будешь так же здоров, как я, дожив до моего возраста». […]
[…] Он ел в соответствии с потребностями организма, когда ему хотелось есть; он прислушивался к голосу природы, естества, а в итоге не жаловался на хвори, и организм его всегда был здоровым, и он постоянно был полон энергии. В общем-то я накопил немало знаний, но объяснить этот феномен не мог; да и до сей поры это остается для меня загадкой.
[…] Еще большие трудности вызывало следующее обстоятельство: телохранителями при Мао Цзэдуне были молодые парни, которые либо всего несколько лет учились в начальной школе, либо и вовсе не учились, и все, что они делали, они делали без должной аккуратности. Яблоки, например, просто брали руками и ели, да еще и тебе могли предложить откусить. Если же я приносил что-то мытое или с очищенной кожурой и только в таком виде ел, то начинались разговоры об отрыве от масс; телохранители начинали поглядывать с презрением: «Да он интеллигент»; «Аккуратист занюханный». В этой связи у меня просто был забот полон рот. Дело в том, что если бы я даже и не боялся того, что у меня из-за этого могут испортиться отношения с народными массами, с простыми людьми, я все равно должен был волноваться и опасаться главным образом того, что при таких антисанитарных привычках трудно избежать дурного воздействия на здоровье Мао Цзэдуна.
Как-то раз Мао Цзэдун поел всего один раз за день. Я не выдержал и дал совет:
– Председатель, если вы будете продолжать столь безалаберно питаться, то рано или поздно нанесете ущерб своему здоровью. Ведь, с точки зрения науки, именно ежедневное трехразовое питание наиболее соответствует закономерностям усвоения пищи…
– Вот это у тебя самый настоящий догматизм, – Мао Цзэдун просто прервал меня. С обычной уверенностью в своей правоте он решил поспорить со мной: – Ведь вот после резекции желудка надо есть поменьше, но почаще; а ты небось и об этом будешь говорить как о «наиболее» важной закономерности?
– Это – особая ситуация.
– Понятие всеобщего существует среди океана вещей и явлений, которые специфичны; ничто не должно носить абсолютный характер, ничто из того, что говорится. Никогда не начинай со слова «наиболее». Люди едят для того, чтобы восстанавливать свои силы, а работа – это расход сил; и до тех пор, пока человек жив, это противоречие будет существовать вечно. Нельзя только есть и не работать; нельзя и только работать и не есть; тут следует поддерживать равновесие. Противоречие будет существовать всегда, и человек должен будет безостановочно поддерживать равновесие. Одного ли раза достаточно или десяти раз – это не важно, а важно, чтобы наличествовало равновесие между расходом и поступлением; вот это и будет отвечать требованиям сохранения здоровья. А разве ты можешь сказать, что у меня тут нет закономерности?
Мне нечего было возразить. Равновесие между расходом и поступлением —это действительно основная закономерность жизни. Однако мне трудно было примириться с его методом такого сбалансирования.
Он любил жирное мясо, однако ел его вовсе немного. Проходило какое-то время, он ощущал желание полакомиться и приказывал: «Принесите мясо, тушенное в соевом соусе; надо подпитать мозг». Либо в случае сверхурочной работы, после тридцати рабочих часов, он мог съесть и четыре-пять блюд. Конечно, все это было очень скромно. Или речь шла о блюдце шпината или о нескольких головках печеного таро. Он ел не с той целью, чтобы получить удовольствие, а лишь для того, чтобы восстановить равновесие между расходом и приходом, чтобы обеспечить себе рабочее состояние.
То, что он мало спал, конечно же, с неизбежностью сказывалось на желудке. И тут у Мао Цзэдуна был свой метод решения этой проблемы: он ел перец. Он не мог пить вино; одной рюмки виноградного вина было достаточно для того, чтобы у него краснело лицо, становились пунцовыми уши. Он любил, однако, есть перец; он съедал его целое блюдце, а цвет лица у него от этого не менялся, сердцебиение не усиливалось.
