Лопе удвоил свою нежность, полагая, что таким образом сумеет пробудить у Амарилис желание жить. Он подчинил свою жизнь принципу благороднейшей преданности, он был воплощением милосердия, сострадания и сочувствия. На протяжении четырех лет Лопе сгибался под тяжестью страданий и боли, непоколебимого сострадания и стойкой страсти, которую пробудила в нем та, что теперь была лишь несчастной безумной. «Только один я слушаю ее, — пишет он, — один я ее обожаю; я люблю в ней все, вплоть до болезни, от коей она страдает […]. Моя любовь может служить образцом любви, ибо в несчастье она желает становиться все сильней и сильней, все больше и больше». Стихи Лопе, посвященные Амарилис, к которым иногда с пренебрежением относились те, кто подчеркивал особые достоинства эротических поэм, полных описаний любовных порывов, достойны такого же восхищения, если не большего. И они оправдывают то внимание, что им уделяется наравне с теми любовными причудами, коим Лопе предавался на протяжении тех десяти лет, что провел с Амарилис, когда он продолжил писать с прежней энергией и столь же плодотворно, как и раньше. Вот так при этом постоянном сочетании противоположностей, к чему призывала Лопе его натура, этот гедонист, абсолютный гедонист, мог быть воплощением самой бескорыстной преданности.
Усердное, разумное и нежное внимание, которым Лопе окружил Амарилис, однажды, казалось, принесло свои плоды, как пишет Лопе в письме, не поддающемся датировке, ибо у него создалось впечатление, что болезнь достигла наивысшей точки и начинает отступать. Действительно, он более не слышал тех тяжелых вздохов, которыми она извещала об очередном приступе безумия; напротив, она выразила вполне разумными и естественными жестами свою благодарность и произнесла слова, означавшие, что жизнь, вместо того чтобы покидать ее, напротив, вливалась в ее душу и тело. Любовь, которая, как казалось, исчезла, тоже возвращалась. На какое-то время к ней вернулись все ее утонченные качества и свойства, все ее способности, она даже вновь начала читать и петь. Но все это длилось недолго. В ночь на 6 апреля 1632 года Лоренца, уже давно спавшая рядом с Амарилис, почувствовала, что той очень плохо. Она бросилась к Лопе, и когда они вернулись, то поняли, что Амарилис умирает. К умирающей тотчас же пришел священник, друг Лопе, лиценциат Хуан Лукас, которого Лопе пригласил. Он соборовал несчастную, дал ей последнее причастие, произнеся традиционную формулу отпущения грехов. Она же все приняла с великим спокойствием и при совершенной ясности рассудка.
Она умерла, как сообщает Лопе, «когда знак Рыбы покидал солнечную эклиптику». Скромная погребальная служба состоялась в церкви Сан-Себастьян, там, где пятнадцать лет назад крестили ее дочь. Лопе пожелал, чтобы все прошло при соблюдении разумной сдержанности и сохранении тайны; он также пожелал, чтобы те восемь дукатов, в которые ему «обошлась» служба, были положены на счет его друга Переса де Монтальвана, официально оплатившего расходы. Но гораздо более торжественными и достойными памяти умершей были поэмы, сочиненные Лопе. Одной из них была «Эклога Амарилис», в которой Лопе продолжает прославлять возлюбленную сквозь века и которую мы тщательно изучили, желая прочертить его жизненный путь. Кстати, в год ее смерти Лопе опубликовал и «Доротею», посвятив ее Амарилис, где ее образ, образ последней любви поэта, как бы накладывался на образы его первых влюбленностей и дополнял их, так что все вместе они как бы становились более ощутимыми, почти осязаемыми. Мы приведем здесь небольшой отрывок, в котором Лопе показывает, как мысли об умершей возлюбленной преследуют его и как она посещает его в одиночестве ночей: «О печальное одиночество без моей возлюбленной. Скажите все: „Она умерла!“ Земля уже покрывает тонким слоем мою Амарилис, мою божественную Амарилис! Ту, чьи зеленые глаза — искры любви, небесные музыканты, Орфеи души, чьи прекрасные зрачки находились под балдахином лба, как королевы восседают на тронах, а их ресницы служили им оружием. Нет более той, чьи руки — чистые цветы апельсинового дерева — были белы как снег и как хрусталь прозрачны, той, чьи ноги походили на два букета лилий». Затем Лопе изливает жалобы на то, что отныне груз его жизни стал невыносим; речь его поражает своей простотой и выразительностью: «Лишенный моей души, как смогу я жить? На этой выжженной земле как дождаться наступления дня? Как это сделать, если моя заря умерла? Как далее продолжать эту печальную жизнь, где все мне причиняет страдания: смерть — потому что она бежит от меня, жизнь — потому что она ждет меня».
По необходимости Лопе противился тоске, и те, кто общался с ним ежедневно, смогли вскоре сказать, что «хотя он сейчас и бесконечно грустен, все же, когда он говорит с вами, он в силах казаться веселым». Он быстро позволил новому вихрю жизни подхватить и закружить себя. Кроме творчества, которым Лопе продолжал заниматься (за четыре дня до смерти он писал сонеты), он также предавался исполнению своих придворных обязанностей, а также обязанностей, налагаемых саном священника, хотя он никогда и не прекращал их выполнять, даже в самые критические моменты болезни Амарилис. Вспомним, что именно в тот период папа римский Урбан VIII собственноручно написал ему послание, даровав звание доктора богословия и провозгласив его рыцарем Мальтийского ордена. Лопе, как церковный цензор, читал многочисленные научные работы и литературные произведения, и это он, к примеру, высказывал свое одобрение переводу «Илиады», сделанному Хуаном Лебрихой Кано, и дал свое согласие на его публикацию. И если у него и не было собственного прихода, это не освобождало его от участия в службах и обрядах, во время которых он читал проповеди. В одном из писем герцогу Сесса он сетует на то, что к нему постоянно обращаются за помощью и требуют принять участие в каких-то делах церкви. В декабре 1632 года к нему обратились с просьбой как к коадъютору совершить обряд крещения дочери его друга Антонио де Прадо, актера. Церемония состоялась в церкви Сан-Себастьян, на ней присутствовали актеры, над которыми Лопе царил как монарх. Известно также, что в 1627 году он получил поздравление от папы Урбана VIII за созданную им поэму «Трагический венец», посвященную судьбе и мученической смерти Марии Стюарт. В 1629 году, когда Амарилис еще не вышла из состояния безумия, ему было поручено сочинить речь для торжественного открытия в Мадриде Королевского колледжа ордена иезуитов. Для этого случая он сочинил поэму из семисот строф, которую и прочитал на церемонии открытия. За четыре года до того он был назначен капелланом Конгрегации Святого Петра в Мадриде. Как мы видим, во всевозможных обязанностях у Лопе недостатка не было, и, кстати говоря, наличием такого их количества он во многом был обязан своей популярности и славе. Но в связи с этим не было у Лопе недостатка и в тяжком бремени, налагаемом на него соперничеством со стороны его собратьев-литераторов. Действительно, если Лопе стремился противопоставить акт творчества тому смятению, что царило в его душе, если он старался умалить боль от перенесенных страданий, то, увы, теперь для него творчество тоже было сопряжено с немалым риском, ибо в момент публикации любое его произведение могло стать источником неприятностей.
