Глава XII
НА ПОЛЯХ КНИГ — ЛИТЕРАТУРНАЯ ВОЙНА. 1616–1627 годы
В этот период, довольно счастливый для Лопе, произведения всех жанров и форм так и сыпались из-под его пера примерно в таком же лихорадочном темпе, как в лихорадочном ритме билось его сердце от страсти к прекрасной и умной Марте де Неварес; вероятно, отзвуки его славы покрывали эту страсть некой вуалью целомудрия, но в любом случае она нисколько не вредила его постоянно возраставшей популярности, которая любого заставила бы трепетать от гордости, но только не его. Мог ли кто-то подумать, что в тот момент, когда популярность Лопе достигла апогея, когда он стал кумиром, вокруг него уже плелись сети коварного заговора? Возможно ли, что в то время, когда Испания и вся Европа видели в Лопе блестящего автора сотен истинных шедевров, он сам должен был опасаться заговорщиков-педантов, язвительных, злобных и завистливых, готовых обрушиться на него? Однако это было именно так, и Лопе опасался яростных нападок до такой степени, что иногда даже не принимал участия в той части службы, когда прихожане теснятся вокруг священника, чтобы поцеловать ему руку, потому что боялся, как бы в толпе не оказалось несколько негодяев, готовых осуществить то, что подсказывал им их злой умысел. Вот что Лопе сам рассказывал о том, как однажды отказался от почестей, которые хотел оказать ему Андрес де Мендоса, секретарь Гонгоры: «Когда он взял меня за руку, я резко вырвал ее и спрятал под плащом, опасаясь, как бы он меня не укусил». Этот страх, порой совершенно беспричинный, все же не был лишен оснований, а впоследствии стало ясно, что был даже вполне оправдан, ибо число завистников и их коварство росли вместе со славой Лопе. В декабре 1623 года самые злобные из них действовали столь успешно, что в результате их интриг Лопе был брошен в тюрьму.
Разумеется, ссоры между деятелями литературы всегда случались, и не только в Мадриде, но в этом городе они бывали особенно ожесточенными, и в XVIII веке Бомарше скажет, что «в Мадриде сообщество литераторов было волчьей стаей». Эго истинная правда, и жестокость собратьев по перу по отношению к Лопе приобрела воистину небывалый размах.
Лопе — жертва культеранизма
В 1617 году приверженцы того направления, что назовут культеранизмом или культизмом, всерьез ополчились против Лопе. Но следует учитывать, что уже с 1602 года начали зарождаться коварные намерения унизить Лопе или умалить его славу. Мы уже говорили о том, что во время его триумфальной поездки в Андалусию вместе с Микаэлой де Лухан в общем восторженном хоре раздавались и нестройные голоса несогласных. Лопе мог ощутить привкус этой оскорбительной враждебности и злобы в тот момент, когда должен был доказывать жизненность своего видения драматургии и оправдывать новое театральное искусство в «Мадридской академии» в 1609 году перед сторонниками старых правил, перед «партией поклонников поэтики Аристотеля».
Сей мощный клан, на какое-то время усмиренный, к 1617 году оправился, чтобы прийти на помощь строившим козни заговорщикам, приверженцам нового направления в поэзии и вечным завистникам, ненавидящим тех, кто уже был увенчан славой. Лопе, прекрасно осознававший, что враги его перешли в наступление, разоблачил их во второй части «Рифм»: «Раны и уколы, нанесенные поэтами, изводящими меня и не дающими мне покоя, гораздо более многочисленны, чем песчинки, покрывающие дно реки По, или самородки, что лежат на дне источника под названием Пактол, в коем искупался царь Мидас. Они преследуют меня своими устами, вытянутыми наподобие хоботков у комаров и москитов, и своим зудом и жужжанием раздражают мой слух; это же ядовитые шпанские мухи, блохи, наглые крысы, лягушки и пузатые жабы!»
Кто же они такие, эти самонадеянные, надменные мерзавцы, что вздумали мучить Лопе? Дюжина озлобленных, сварливых, бездарных и бесплодных авторов и несколько талантливых, но обладавших довольно отвратительным характером писателей, таких как поэт Гонгора, вечный циничный соперник Лопе.
Самыми рьяными среди них были самые посредственные, и время сохранило их имена только по той причине, что они преследовали Лопе. Действительно, кто бы вспомнил некоего Андреса Рея де Артредиа, несостоявшегося драматурга, освистанного зрителями, тщедушного и кривоногого, чей разум сжигало только пламя зависти? А кто вспомнил бы Хулиана де Армендариса, поэта из Саламанки, обожавшего все итальянское, от произведений которого не осталось ни единой строчки, человека, коего в борьбе с эпилепсией и чахоткой поддерживала только та энергия, что он вкладывал в свое злословие? Рядом с ними был еще некий Педро Торрес Рамила, простой надзиратель университета Алькала-де-Энарес, буквально лопавшийся от самодовольства и зазнайства. Попал в это сообщество и малоодаренный Кристобаль Суарес де Фигероа, автор сатирического романа «Перевозчик» (можно перевести и как «Паромщик». — Ю. Р.). Последний как раз и был вдохновителем и координатором заговора, направленного против Лопе. Речь идет о некоем тексте под названием «Spongia» («Губка»), который был составлен на латыни. Смысл его состоял в том, что необходимо, подобно губке, всосать все произведения Лопе де Вега и стереть их, уничтожить из памяти людей. Этот текст, подписанный неким Трепусом Руитанусом Ламирой (что представляло собой анаграмму имени Педро Торреса Рамилы), представлял собой критический трактат, где все выводы делались только на основе грамматического анализа и ссылок на поэтику Аристотеля. Заканчивался он осуждением того, кого автор называл «стихоплетом, несведущим в области метрики, создающим дурно пахнущие композиции, драматургом, умеющим лишь громоздить друг на друга всяческие глупости и нелепости». Короче говоря, по словам автора сего текста, Лопе был «позором испанского красноречия», «врагом своей отчизны», по крайней мере в некоторых произведениях, таких как «Драгонтея». Лига заговорщиков распространяла этот памфлет, его читали, его комментировали, но сила его воздействия была нейтрализована теми излишествами, что в нем содержались. Однако друзья Лопе взяли на себя заботу об ответе, он появился в 1618 году под названием «Отпор „Губке“» (можно перевести и как «Противодействие „Губке“». — Ю. Р.). Автор, скрывавшийся под псевдонимом Хулио Колумбарио, был не кто иной, как известный латинист и эрудит Франсиско де Агилар, подписавший эту работу совместно с вымышленным Симоном Шовелем, уроженцем города Труа во Франции. В нахальности выражений это произведение не уступало тексту, которому должно было служить ответом, но посвящено было защите и прославлению творчества Лопе гораздо в большей степени, чем критике его недругов. Умный, тонкий анализ с многочисленными ссылками на различные источники доказывал превосходство и совершенство многожанрового и разнообразного творчества Лопе. Титульный лист был украшен символическим рисунком, без сомнения, созданным воображением Лопе или даже им же самим нарисованным: жук-скарабей, лежащий на спине, издыхал под розовым кустом. Надпись на латыни гласила, что это насекомое — автор «Губки», воровским образом забравшийся в тайный сад Лопе де Вега и сраженный ароматом розового куста, символом его поэтического вдохновения.
