Однажды И. В. Белозерский спросил Любовь Евгеньевну: «Ведь не всегда Михаил Афанасьевич был к тебе справедлив, а ты это совершенно обошла в своих воспоминаниях». «Он так много страдал, что я хочу, чтобы мои воспоминания были ему светлым венком», – без колебаний ответила она.
Казалось, она была готова к любым поворотам жизни. После развода Любовь Евгеньевна занималась литературой и художественной деятельностью, работала референтом у академика Тарле, потом устроилась младшим редактором в издательство журнально-газетного объединения, сотрудничала с журналом «Огонек», несколько лет трудилась в редакции «Исторические романы» в издательстве Большой советской энциклопедии. По совету друзей написала воспоминания о Булгакове. Рассказывала о Булгакове всем желающим и в аудиториях, и дома, куда приходили любители творчества великого писателя. Никому не жаловалась на жизнь, в общем-то не очень ласковую к ней и довольно бедную. В 1978 году ее пригласил Орловский драматический театр на премьеру спектакля «Дни Турбиных». Спектакль удался. Скромный банкет затянулся за полночь. Все удивлялись, как легко и изящно танцевала Любовь Евгеньевна, как остроумно шутила, хотя ей было тогда уже восемьдесят три года. Один из артистов на прощание ей сказал: «Вы – отличный парень!» Она скромно улыбнулась: «Вы говорите это второй. Первым меня так назвал Булгаков! В посвящении на сборнике “Дьяволиада”: “Моему другу, светлому парню Любочке…”»
Силы постепенно покидали Любовь Евгеньевну. Ее не стало 27 января 1987 года.
Глава шестнадцатая
В погоне за счастьем
Можно подумать, что Булгаков следовал напутствию, сделанному ему в молодости Алексеем Николаевичем Толстым о том, что писатель должен иметь трех жен. И хотя Булгаков забыл о его словах, жизнь привела его к третьему браку.
С Еленой Сергеевной Шиловской Булгаков познакомился в феврале 1929 года. Родилась она 21 октября 1893 года. Ее отец, Сергей Маркович Нюренберг, был учителем, потом податным инспектором, увлекался журналистикой. Мать, Александра Александровна, была дочерью священника. В 1911 году Елена Сергеевна окончила гимназию в Риге. В 1915 году семья переехала в Москву. В декабре 1918 года в возрасте двадцати пяти лет в церкви Симеона Столпника на Поварской она обвенчалась с адъютантом командующего 16-й армией РККА Юрием Мамонтовичем Нееловым – сыном известного артиста Мамонта Дальского. Брак был по-юношески легкомысленным и быстро распался. Вращаясь в обществе военных, Елена Сергеевна познакомилась с Евгением Александровичем Шиловским, человеком красивым и серьезным – помощником начальника Академии Генерального штаба, начальником штаба Московского военного округа, доктором наук, профессором. Они поженились. «Муж ее был молод, красив, добр, честен…» – эти слова из «Мастера и Маргариты» вполне можно отнести к Шиловскому. В момент брака ему шел тридцать второй год, карьера развивалась благополучно, он избежал репрессий среди военного командного состава, стал генерал-лейтенантом. У Шиловских родились два сына: Евгений (1921) и Сергей (1926). Внешне семья выглядела благополучной во всех отношениях. Тем не менее Елена Сергеевна писала сестре Ольге:
«Мне иногда кажется, что мне еще чего-то надо. Ты знаешь, как я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая семейная жизнь не совсем по мне. Или вернее так: иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мною делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-либо неладов дома. Нет, у нас их не было за все время нашей жизни. Просто я думаю, что во мне просыпается мое прежнее “Я”. С любовью к жизни, веселью, шуму, к людям, к встречам и т. д. и т. д. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь осталась при мне и, кроме того, было бы еще что-нибудь в жизни, как у тебя театр».
Эти мысли не покидали Елену Сергеевну, мучили ее сознание, терзали душу, и через месяц она отправила сестре второе письмо:
«Мне чего-то недостает, хочется больше в жизни света, движения. Я думаю, что мне просто надо заняться чем-нибудь… Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, фантазиями, неистраченными силами…»
Значительно позднее Елена Сергеевна возвращалась к этим письмам: «Откуда были эти мысли? И чувства? И, читая их, я понимала, почему у меня была такая смелость, такая решительность, что я порвала эту налаженную, внешне такую беспечную, счастливую жизнь и ушла к Михаилу Афанасьевичу на бедность, на риск, на неизвестность».
Героизм был относительный, с долей эгоцентризма, ведь она рушила две семьи, отбивала мужа у подруги, да и имя Булгакова в культурных кругах было уже достаточно известно. Точнее было бы объяснить свой столь решительный поступок любовью к Михаилу Афанасьевичу, чувственной и сострадательной, желанием сделать имя гения литературы всемирно известным, помочь ему обрести счастье истинной любви и самой обрести высокое чувство.
Где они познакомились – для истории не столь важно. Елена Сергеевна приводила несколько мест:
«Это было в 1929 г. в феврале, на Масленую. Какие-то знакомые устроили блины… В общем, мы встретились и были рядом».
По другому варианту познакомились они у Уборевичей – в доме крупного военачальника, где часто проводились музыкально-артистические вечера. Булгаков был в ударе, много шутил, фантазировал, танцевал. Елена Сергеевна «забывала» встречу с Михаилом Афанасьевичем годом ранее в доме подруги – Белозерской. Елене Сергеевне, видимо, неприятно вспоминать об этом. В 1961 году она писала брату:
«На днях будет еще один 32-летний юбилей – день моего знакомства с Мишей. Это было на Масленой, у одних общих знакомых… Сидели мы рядом… у меня развязались какие-то завязочки на рукаве… я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что тут и было колдовство, тут-то я его и привязала на всю жизнь… Тут же мы условились идти на следующий день на лыжах. И пошло. После лыж – генеральная пьесы “Блокада”, после этого – актерский клуб, где он играл с Маяковским на бильярде… Словом, мы встречались каждый день, и наконец я взмолилась и сказала, что никуда не пойду, хочу выспаться и чтобы Миша не звонил мне сегодня. И легла рано, чуть ли не в 9 часов. Ночью (было около трех, как оказалось потом) Оленька, которая всего этого не одобряла, конечно, разбудила меня: иди, тебя твой Булгаков зовет к телефону.
Я подошла. “Оденьтесь и выйдите на крыльцо”, – загадочно сказал Миша и, не объясняя ничего, только повторял эти слова. Жил он в это время на Большой Пироговской, а мы на Бол. Садовой, угол Мал. Бронной, в особнячке, видевшем Наполеона, с каминами, с кухней внизу, с круглыми окнами, затянутыми сиянием, словом, дело не в сиянии, а в том, что далеко друг от друга. А он повторяет – выходите на крыльцо. Под Оленькино ворчание я оделась… и вышла на крылечко. Луна светит страшно ярко. Миша белый в ее свете стоит у крыльца. Взял под руку и на все мои вопросы и смех – прикладывает палец ко рту и молчит… Ведет через улицу, приводит на Патриаршие пруды, доводит до одного дерева и говорит, показывая на скамейку: здесь они увидели его в первый раз. И опять палец у рта, опять молчание. Потом пришла весна, за ней лето, я поехала в Ессентуки на месяц. Получала письма от Миши, в одном была засохшая розочка и вместо фотографии – только глаза, вырезанные из карточки… С осени 1929 года, когда я вернулась, мы стали ходить с ним в Ленинскую библиотеку, он в это время писал книгу…»
