Если бы в вопросе о подводной войне мы действовали бы с хладнокровной последовательностью, то мы подготовили бы почву для распространения взгляда, что эта война – не возмездие за голодную блокаду, как мы, к сожалению, неоднократно подчеркивали, а метод, ясно и неоспоримо вытекающий из международного морского права, созданного самой же Англией в начале войны. Новое оружие невозможно было оправдать натяжками, извлеченными из понятий парусной эпохи, оно имело право на новые нормы. Неужели кто-либо серьезно думает, что в будущей войне другие народы, которым придется вести борьбу за свое существование, не воспользуются подобно нам подводным оружием, даже если новое международное постановление наложит на него запрет?
Самое позднее в феврале 1915 года мы должны были понять, что политике Вильсона были присущи шантажистские черты. Искренне стремясь пощадить нейтральные суда, мы предложили американцам свободно пропускать их пароходы через зону блокады, если нейтральность их не будет возбуждать сомнений (это могло быть обеспечено системой конвоирования). Однако Америка не проявила достаточно доброй воли, чтобы пойти на это. Когда английские подводные лодки торпедировали наши торговые суда в Балтике (притом даже в территориальных водах Швеции) или в Адриатике и, таким образом, поступали также, как мы, или еще хуже, это не возмущало никого в целом свете. Чудовищная книга допущенных Англией грубейших нарушений международного права осталась в Америке непрочитанной и даже нераскрытой. Американцы всегда смотрели в сторону германской подводной войны. Эта несправедливость всего мира в значительной степени объясняется слабостью нашей политики, которая внушала подозрения, будто у нас нечистая совесть. Напрасно я неоднократно указывал канцлеру на характер вильсоновской политики и настойчиво советовал ему принять во внимание указанные фанты. Оставляя одну за другой наши справедливые и принципиальные позиции, мы достигли только того, что Вильсон шел все дальше и дальше в своих притязаниях и тактике угроз. Требования, которые еще в первые годы мы могли отвергнуть со спокойной твердостью и без всякой опасности разрыва, с течением времени стали все больше и больше превращаться в вопросы престижа. В то время как наша репутация претерпевала огромный ущерб у всех морских держав, ибо им казалось, что наша собственная вера в победу поколеблена, мы все более укрепляли Вильсона в его позиции, удержание которой в конце концов сделалось для него вопросом чести. Мы не получали в действительности ни одной из тех практических выгод, которые обещали нам в вознаграждение за уступчивость Бетман, Гельферих, граф Бернсторф и другие. Америка ни разу не сделала нам реальной уступки. Такие уступки заменяла немецкая способность создавать иллюзии. Наряду с понижением нашего собственного престижа и утратой нейтралами веры в нашу победу нам становилось все труднее перейти на единственно правильный путь, заключавшийся в переориентации в сторону Японии и России.
7 мая 1915 года нашей подводной лодкой была потоплена «Лузитания» – английский пассажирский пароход, одновременно числившийся в списках военно-морского флота в качестве вспомогательного крейсера. Несмотря на предупреждения нашего посла, ряд американских граждан с преступным легкомыслием купили билеты на этот крейсер, груженный боеприпасами, и погибли вместе с ним. Впрочем командир подводной лодки, торпедировавшей «Лузитанию», опознал ее лишь после того, как, погибая, она перевернулась на бок. Поскольку он напал на нее спереди, он не смог предварительно сосчитать мачты и дымовые трубы. После того как торпеда попала в «Лузитанию», внутри корабля произошел еще один взрыв, вызванный массой погруженных на него боеприпасов. Одно это обстоятельство вызвало немедленную гибель «Лузитании» и множества людей. В это время я находился в Берлине, откуда 9 мая телеграфировал в главную квартиру, что в интересах государства теперь совершенно необходимо отстаивать правовую точку зрения; в нашем положении уступчивость была гораздо опаснее, нежели твердость. Можно было сожалеть о гибели людей, но должно было отстаивать наше право. Это повысило бы наш престиж в Америке и всего более способствовало бы ослаблению военной опасности. 1 мая начальник морского кабинета ответил мне, что кайзер согласен с моей точкой зрения. 15 мая мы получили первую американскую ноту касательно «Лузитании», которая требовала от нас осуждения торпедирования корабля и соответствующего возмещения убытков. Мы затянули посылку ответа. Снова начались бесконечные совещания представителей различных ведомств, длившиеся много недель. 31 мая в Плесе состоялось генеральное обсуждение этого вопроса под председательством кайзера. Тотчас по прибытии на совещание адмирал фон Мюллер сообщил адмиралу Бахману и мне, что рейхсканцлер снимает с себя ответственность за подводную войну, если она будет вестись в той же форме, как до сих пор. По его словам, посланник фон Трейтлер и генерал фон Фалькенгайн разделяли мнение канцлера. Начальник Генмора и я, напротив, держались того взгляда, что желание канцлера вести подводную войну, не вызывая политических конфликтов, в военном отношении невыполнимо. Поэтому его величество должны решить, следует ли вообще вести подводную войну или нет. Кайзер согласился с нашей точкой зрения и заявил, что если канцлер не желает взять на себя ответственность за полный отказ от подводной войны, то надо оставаться при уже отданных приказаниях. Таким образом, результат совещания выразился в приказе командирам подлодок, подтверждавшем прежнее предписание щадить нейтралов, но зато предлагавшем им топить все английские суда без исключения.
Однако уже 2 июня канцлер направил начальнику Генмора просьбу признать необходимым давать пощаду также и большим вражеским пассажирским пароходам. На совещании 31 мая об этом не было и речи. Адмирал Бахман представил свои возражения, которые, однако, не были приняты во внимание рейхсканцлером. Затем г-н фон Бетман попросил кайзера вновь принять решение относительно ведения подводной войны, но не привлек нас к обсуждению этого вопроса. В результате 5 июня кайзер издал приказ вообще не топить пассажирских пароходов – даже и не приятельских. Телеграмма с кратким изложением наших возражений, в последний момент посланная кайзеру начальником Генмора и мною, была оставлена без последствий.
Канцлеру не хватало решимости совсем отказаться от подводной войны. Но он хотел вести ее только для виду, чтобы не терять лицо в глазах общественного мнения Германии. В действительности же после этого приказа нападать на большие пароходы стало вообще немыслимо, ибо в огромном большинстве случаев командиры подводных лодок не могли отличить пассажирские пароходы от грузовых. Учитывая образ действий рейхсканцлера, мы с Бахманом подали прошение об отставке, которое, однако, было отклонено, причем по отношению ко мне это было сделано в самой немилостивой форме.
