Вопреки своему обещанию, данному 7 августа, рейхсканцлер своим решением захватил врасплох меня и адмирала Бахмана. Флот должен был быть поставлен перед совершившимся фактом. 5 августа, незадолго до отхода ночного поезда, я был телеграфно вызван в Плес для доклада на следующее утро. Я имел возможность поговорить с адмиралом Бахманом только во время переезда из Каттовиц в Плес. Прибыв в Плес 26 августа, мы тотчас же имели короткую беседу с канцлером. На основании донесения нашего морского атташе в Вашингтоне и заявления американского посла Джерарда он охарактеризовал положение как очень серьезное. Он, рейхсканцлер, не желал больше жить на вулкане. Он считал необходимым телеграфировать нашему послу в Вашингтоне, что командам подлодок дано определенное указание ни в коем случае не топить пассажирских пароходов, не предупредив их и не дав команде и пассажирам возможности спастись. Вопрос о возмещении убытков за «Лузитанию» должен был быть передан на рассмотрение третейского суда. Затем мы должны были просить Соединенные Штаты воздействовать на Англию в смысле возвращения ее к принципам Лондонской декларации. Я указал на то, что канцлер явно переоценивает значение лондонской декларации и что третейский суд по делу «Лузитании» наверное вынесет неблагоприятное для нас решение, поскольку международных постановлений касательно подлодок не существует.
Беседа не привела ни к какому соглашению, и за ней последовал доклад у кайзера, который был сокращен вследствие того, что дверь в соседнюю комнату, где стоял стол с сервированным завтраком, оказалась открытой. Я указал, что раньше чем принять решение, мы должны во всяком случае дождаться донесения командира подлодки о потоплении парохода. Если мы хотели в течение некоторого времени избежать недоразумений с Америкой, то на это время можно было вообще отозвать подводные лодки из английских вод и направить их в Средиземное море, как я уже предлагал канцлеру в беседе с ним, состоявшейся 7 августа. Вообще же, по моему мнению, можно было составить удовлетворительную ноту Америке, которая не содержала бы в себе отказа от принципа подводной войны. Бахман, получивший благоприятное для нас известие о настроении в Америке, отметил в совместном докладе кайзеру, что публичное заявление, которое хотел сделать рейхсканцлер, не являлось необходимым, ибо предписание подлодкам щадить пассажирские пароходы было передано еще в начале июня и только держалось в секрете, как противоречившее заявлениям, сделанным нами в ответных нотах Америке. Если это предписание будет теперь опубликовано, то этим самым мы согласимся с утверждением наших врагов о недопустимости подводной войны. Если уж нужно сказать что-нибудь, то достаточно заявить, что мы позаботимся об обеспечении безопасности пассажирских пароходов, а как – это уж наше дело. Поспешный отказ от подводной войны – а именно к этому сводится проектируемое канцлером заявление – будет воспринят как признак слабости и может плохо повлиять на настроение внутри империи и в нейтральных странах. Несмотря на возражения рейхсканцлера и представителя министерства иностранных дел фон Трейтлера, кайзер решил вопрос в духе, нежелательном для представителей флота, которые возражали против предложения о посылке депеши нашему послу в Вашингтон. Он приказал, чтобы рейхсканцлер совместно с начальником Генмора и мною выработал и представил ему текст заявления, которое в случае надобности можно было бы сделать Соединенным Штатам.
На следующий день (27 августа) рейхсканцлер, вопреки этому ясному указанию, склонил кайзера к другому решению в желательном для него духе, причем не привлек к этому делу ни меня, ни Бахмана. Это последнее решение было устно сообщено посланником фон Трейтлером того же 27 августа после полудня, причем было добавлено, что соответствующая депеша послу в Вашингтоне уже послана. Говорят, что для ускорения этого решения в нужный момент была получена телеграмма от папы, который оказывал на нас давление в том же направлении. Теперь они едят у нас из рук, – заявил Джерард 27 августа; он, очевидно, очень низко расценивал наших дипломатов и знал, что Америка может делать с ними все, что захочет. Американцам, по сообщению одного из них, он уже 27 августа сказал, основываясь на одном предложении фон Ягова: Америка будет довольна; любопытно, как примет это заявление Германия. Теперь либо Тирпиц, либо Ягов должен уйти в отставку. Уже 27 августа в английских и американских газетах появились статьи на тему «Tirpitz exit». Эти известия были пропущены германской цензурой или, другими словами, министерством иностранных дел еще раньше, чем кайзер принял решение. Тем самым с подводной войной было покончено; в Америке и в лагере наших врагов началось ликование. Престиж Германии пострадал в дотоле невиданном масштабе. Отступление Германии произвело огромное впечатление на нейтральные страны, между тем как престиж Вильсона возрос необычайно, особенно в Америке.
Ввиду усвоенной рейхсканцлером манеры добиваться своего, действуя исподтишка, я обратился 27 августа с просьбой освободить меня от обязанностей статс-секретаря, предложив использовать меня как солдата в любой другой области. 30 августа моя просьба была отклонена. С другой стороны, говорилось в приказе кабинета, я пришел к убеждению, что в морских вопросах, затрагивающих область внешней политики, – а сюда относятся почти все вопросы ведения морской войны, – ваше сотрудничество с рейхсканцлером совершенно исключается. Поэтому кайзер счел нужным отказаться от регулярной консультации со мной по этим вопросам. Однако я самым решительным образом отказываюсь освободить вас от обязанностей статс-секретаря по морским делам. Вы не можете сомневаться в том, что перемена на этом посту во время войны, в особенности же при нынешнем положении с кадрами в морском ведомстве, повредит работе всего флота, а ваша отставка в данный момент будет иметь за границей и внутри страны самые тяжелые последствия, предотвращение которых – священный долг нас обоих. Кроме того, во время войны я не могу допустить, чтобы офицер подавал в отставку из-за разногласий по вопросу об использовании военно-морского флота, которым в конечном счете распоряжаюсь в качестве верховного главнокомандующего лично я, с полным сознанием моей ответственности.
После того как я заявил, что содержание этого приказа кабинета делает для меня невозможным дальнейшее пребывание на прежнем посту, кайзер дал мне короткую частную аудиенцию и одновременно обещал издать новый приказ, изменяющий содержание предыдущего. Действительно, 19 сентября я получил от лица кайзера заверение в том, что он намерен неизменно принимать во внимание мои взгляды касательно важнейших вопросов морской политики. Вследствие этого я решил не настаивать на своей отставке. Об этом просили меня и многие политические деятели, а также ряд весьма высокопоставленных лиц.
