Итак, между верхним отделом пищеварительного тракта — полостью рта, с одной стороны, и корой головного мозга — с другой — существует теснейшая связь. Таковы ли эти отношения и с нижним отделом — желудком?
Результаты наблюдений оказались удивительными.
Оперированным собакам вводили в желудок резиновый баллон, нагнетали его воздухом и таким образом проверяли стойкость временных связей. Повторилось то же, что и в опыте с мнимым кормлением: искусственно наполненный желудок, как и естественно насыщенный, задерживал проявления временных связей. Достаточно было, однако, воздух из баллона удалить, и условные связи восстанавливались.
И верхний и нижний отделы пищеварительного тракта, проверенные в отдельности, подтвердили, что они подконтрольны органу, формирующему наше сознание. Оставалось выяснить влияние пищеварительного тракта в целом на устойчивость временных связей.
Мнимая трапеза и мнимо насыщенный желудок, проведенные одновременно, настроили собаку на благодушный лад. Она стала ласковой и повеселела. Условные раздражители полностью утратили свое влияние на нее. Кажущаяся сытость ослабила деятельность высших нервных центров. Так продолжалось, пока баллон оставался раздутым, но, едва из него удаляли воздух, тормозящие импульсы из желудка в кору мозга исчезали и временные связи восстанавливались.
Несмотря на удачу, снова столкнулись клиницист и физиолог, и снова аспиранту пришлось водворять внутри себя мир. Случилось это после одной из бесед с Быковым.
— У меня возникли затруднения, — признался Курцин. — Не знаю, право, как мне с ними управиться.
Ученый посочувствовал, но ничего не сказал. Он любил всякого рода тупики и препятствия в исследовательской работе и с интересом ждал сообщения помощника.
— Мы знаем, — продолжал аспирант, — что сокоотделение — свойство врожденное. Известно также, что деятельность желез регулируется корой, но где границы между наследственными и приобретенными регуляциями и как они сочетаются?
— А зачем это вам? — спросил Быков.
Курцин замялся, об этом он охотнее бы промолчал.
— Врачи спросят нас: как определить расстройство, возникшее в результате неполноценности желез, и болезнь, связанную с торможением нервных регуляторов?
— Вы уверены, что механизмов сокоотделения два? — заинтересовался Быков.
— Мне кажется, что так, — смущенно подтвердил помощник.
Ученый усмехнулся от удовольствия. И лабораторные работы и наблюдения над больными давно подсказывали, что железы желудка регулируются двояко. Теперь, когда Курцин об этом заговорил, догадка показалась ему более чем вероятной.
— Попробуйте раздражать железы желудка, когда кора мозга угнетена и, следовательно, временные связи бездействуют. Исключив один механизм, вы полнее измерите силу другого.
Какой чудесный совет! До чего остроумный и простой! Наконец-то он, Курцин, вернется к своим испытуемым и лабораторным опытам наступит конец. Нет, какая прекрасная мысль! Ученый как бы угадал его затаенное желание. Опыт несомненно будет успешным!
Несколько добровольцев согласились подвергнуть себя испытанию, помочь исследователю в его трудных исканиях. Они терпеливо научились проглатывать баллон, постепенно нагнетаемый воздухом, и дали, таким образом, измерить количество выделяемого ими в норме желудочного сока. Однажды ночью, когда испытуемые, проглотив баллоны, уснули, аспирант, склонившись над спящим, стал откачивать через трубку сок. Количество его на этот раз было ничтожно. Сказалось угнетенное состояние коры головного мозга, а следовательно, и слабость временных связей. Врожденные свойства у бодрствующих и во сне значительно уступали приобретенным. Наибольшая сила раздражения принадлежала импульсам, идущим из высшего нервного центра — коры головного мозга.
Павлов не ошибался, полагая, что железы не свободны от влияния условных рефлексов. Опыты на щенках подтвердили, что в первый месяц их жизни никакие механические раздражения желудка не способны вызвать у них сокоотделение. Не образуются в эту пору у них и временные связи на пищу. У детей они возникают лишь в два с половиной года и до семилетнего возраста продолжают быть неустойчивыми. Господство коры больших полушарий утверждается по мере созревания и совершенствования организма.
Врожденное и приобретенное было обосновано и разграничено.
Судьбе было угодно, чтобы Быков и его ассистент довершили и другое открытие Павлова, оказали медицине неоценимую услугу.
Много лет назад великий физиолог облагодетельствовал человечество, разработав способ добывания чистого желудочного сока у собак. Люди, лишенные собственного желудочного сока, нашли в новом препарате избавление от тяжелых страданий.
Со временем, однако, выяснилось, что новое средство не совсем полноценно. В нем нет свойственных лишь желудочному соку человека гормонов, оберегающих организм от малокровия. Некоторые больные после удаления желудка или части его в связи с этим заболевают.
Все попытки клиницистов получить в чистом виде желудочный сок человека ни к чему не приводили. Уверенные в том, что механическим раздражением нельзя добиться отделения сока, врачи извлекали его лишь после так называемого завтрака. Смешанный, однако, с пищей, он для лечебных целей не годился.
Два резиновых зонда и баллончик сделали невозможное возможным. В руках экспериментатора оказалось средство не только возбуждать железы для определения их качества, но и собирать сок для страдающих недостатком собственного.
Благодетельное начало, положенное Павловым, было завершено в лаборатории Быкова. Вместо неполноценного секрета желез собаки клиника получила натуральный — человеческий сок.
Трудная разведка на кривизне
Наш известный соотечественник хирург Иван Иванович Греков как-то обратился к Быкову:
— Объясните мне, пожалуйста, мой друг, почему опухоли и язвы желудка возникают обычно на его малой кривизне? Ведь слизистая оболочка на этой кривизне абсолютно ничего не выделяет… Случись беда на большой кривизне, не было бы и сомнений. Там — потоки кислот, как не нагрянуть несчастью. Давайте, Константин Михайлович, подумаем. Мы вам в клинике лабораторию оборудуем, материалы дадим, все, что спросите, отпустим… Угодно, я с Иваном Петровичем побеседую, попрошу направить вас сюда? Или вы не склонны променять лабораторию на клинику?
На это Быков ему ответил:
— Я не мыслю своей работы без тесной дружбы с клиницистами. Мои идеи рождаются в больничной палате. Экспериментируя на кролике, я думаю о больном человеке.
