А вот что автор назвала "странностями": рядом с великолепными огромными зданиями стоят низкие, даже уже покосившиеся набок домики; рядом с богатыми, с зеркальными стеклами и дорогими витринами, магазинами — грязные и бедные лавчонки.
Такой диссонанс, по ее мнению, наблюдался, пожалуй, во всей жизни города. Нарядная, красиво одетая толпа людей, которые любят гулять по Китайской ул.; женщины в модных нарядах ("В умении одеваться им смело можно отдать первенство, — пишет корреспондентка, — по сравнению с женщинами других городов Китая"). И тут же серьезный упрек в адрес мужчин: "Но в то же время с исключительной простотой, со скромностью, даже граничащей с бедностью, а иногда и с неряшливостью одето большинство мужчин. Массовые и дорогостоящие развлечения — и очень много бедных людей, и уровень заработка большинства намного ниже, чем в других городах".
И, наконец, ее заключение: Харбин нравится. Нравится любезностью харбинцев, своими театрами и еще — своей чудесной настоящей зимой…
Эти особенности города, как один, отмечали разные его иностранные гости в 1922–1924 гг. А в приведенном выше виде они нашли отражение в статье о Харбине английской журналистки… аж в 1928 году… Можно сделать вполне обоснованный вывод, что за эти четыре года Харбин в основных своих чертах мало чем изменился.
Теперь — об еще одной, исключительно важной черточке в облике Харбина.
Мне представляется, что название, само понятие "Харбин" неразрывно связано, теснейшим образом ассоциируется с полноводной Сунгари, на берегах которой он вырос. Кто не согласится со мной?
А что такое Сунгари в Харбине? В 30-х — 40-х годах — это уже благоустроенная Набережная с ресторанами, с красавцем Яхт-клубом, сохранившимся во всей красе и сегодня, это Затон на левом берегу, с его "Шариками", где на высоких мачтах в непогоду вывешивались черные — предупредительные — и красные — при усилении бури — категорически запрещающие переправу через реку — "шары" (два перпендикулярно вставленные друг в друга деревянных круга); десятки популярных у харбинцев затонские дач; белоснежное "Кафе-Пляж Миниатюр" с его солярием, подвесными ложами и превосходной кухней…
Зимой — крутые ледяные горки на обоих берегах, с их крутыми виражами, зимние ресторанчики в Затоне и среди них наиболее популярный "Дед-Винодел", куда ездили на специфическом, только харбинском сезонном транспорте на Сунгари — санях "толкай-толкай".
Однако ничего этого в начале 20-х годов еще не было. Хотя и тогда уже харбинцы говорили: что Харбин без Сунгари!
Но не будем забывать, что у нашей Сунгари было два лица: эта река была, во-первых, хорошей "рабочей лошадкой", а чудесным местом отдыха — только потом.
И начну я не с прекрасного, незабвенного отдыха харбинцев на реке летом и зимой, а с вопроса более серьезного — о русском пароходстве на Сунгари и о Затоне.
По воспоминаниям потомственного речника, капитана, моего дяди Кирилла Семеновича Мармонтова, русское пароходство на Сунгари, бывшее в течение многих лет единственным, оказало колоссальнейшее влияние на экономику страны, так как повлекло за собой бурный рост и развитие сельского хозяйства в прибрежных районах Сунгари. Русским специалистам сунгарийских пароходств Китай обязан появлением и ростом местных судовых китайских кадров. Русские были учителями и воспитателями китайских специалистов в сложном деле парового судовождения, оказав тем самым немаловажную услугу национальным интересам Китая.
"Начну свой рассказ, — писал мне дядя, — со своего появления на реке Сунгари. Это было в 1922 году. Мне было 16 лет. В это время я работал на пароходе "Вершинник", в должности рулевого.
Пароход "Вершинник" с баржой "Вершина" принадлежал моему отцу Мармонтову Семену Григорьевичу. Мой отец, имея на руках право заграничного плавания, вошел в реку Сунгари для работы своим пароходом.
В связи с заходом в китайские воды мне вспоминается такой курьез.
На реке Амур, на месте, где в него впадает р. Сунгари, стояла Военная брандвахта Амурской Военной флотилии, которая осуществляла контроль-проверку судов, совершающих заграничное плавание. Когда мы прошли брандвахту и вошли в р. Сунгари, то спустили красный флаг, под которым шли, и подняли вместо него трехцветный русский национальный старый флаг, после чего вошли в китайский пограничный пункт, громко именовавшийся в ту пору "портом Лахасусу""…
Прерву воспоминания Кирилла Семеновича и приведу относящееся к тому же времени описание Лахасусу, сделанное А. Губаревым (Политехник, 1979, № 10, с. 245): "Этот город был уездным центром, с управлением и квартирой даоиня, так называемым Морским штабом и китайской таможней. Морской штаб — двухэтажное кирпичное здание — было фактически местом, куда приезжали для игры в маджан свободные от службы офицеры с китайской канонерки, которая стояла у самого устья Сунгари при впадении в Амур. Китайская таможня имела интернациональный персонал, из него двое были русские (один — Б. Шелл, офицер, а другой — Костя Страшкевич). Население Лахасусу составляло примерно 300–400 чел., живших в саманных фанзах. Население занималось, главным образом, рыбной ловлей, поставкой дров для пароходов и, конечно, контрабандой по обе стороны границы. Даоинь проживал во дворце — небольшом кирпичном здании, отапливаемом каном, и в отличие от других домов имевшем застекленные окна"…
"Там тогда, — продолжает К. С. Мармонтов, — право проверки — "пограничного контроля" осуществляла т. н. Китайская Морская таможня — "Хайгуань", которая единолично господствовала и хозяйничала на всех водных просторах Сунгарийского бассейна. Все распоряжения и указания "Хайгуань" были для всех законом, в том числе и для китайских гражданских и военных властей. Она имела право производить обыск, совершать аресты, подвергать товары конфискации. В сфере ее компетенции находились также начисление пошлин и наложение штрафов.
Такое полновластие зачастую приводило отдельные действия чиновников к злоупотреблению властью и самоуправству. Все это, в конечном счете, сильно сковывало экономические и государственные интересы страны.
Когда мы остановились на рейде порта Лахасусу, то там стояли два принадлежавших госпароходству парохода — пассажирский "Роза Люксембург" и буксир "Коммунист". Они также стояли с поднятыми старыми русскими национальными флагами. И мало того, их еще заставили перекрасить названия на старые. Таким образом, "Роза Люксембург" снова стала "Адмирал Чихачев", а "Коммунист" — "Степаном Левицким".
В это время на реке Сунгари уже было развито большое судоходство. Густота движения флота создала угрозу безопасности плавания.
