И только Михайло Илларионович успокоился. «Я первый раз постлал постель и стану раздеваться», — написал он жене из Вильны 13 декабря.
Царь велел перейти границу. Войска двинулись в Европу. «Оказывая высокое уважение фельдмаршалу, из совещаний с ним он заметил, что лета его, тяжелые чрезвычайно раны, труды и заботы последней кампании ослабили в нем способности. Государь, желая продолжить его успокоение, оставил при нем громкое наименование главнокомандующего и наружный блеск некоторой власти. В распоряжение армиями входил сам…»
Начальником штаба был поставлен преданный царю Волконский, а советовался царь с Беннигсеном, нелюбимым Кутузовым и другими из «русской партии».
Отечественная война закончилась, о том объявил манифест от 25 декабря. Взяли донцы в этой войне 500 орудий, пленных тысяч пятьдесят, а может, и сто, а что взяли казаки, бывшие в командах армейских начальников[154], то оные начальники на себя записали.
Вымотались донцы за полуторамесячный поход. От Тарутино до Молодечно, пока Бонапарт из России не бежал, шли они, можно сказать, на подножном корме. В полках по полтораста сабель осталось.
Думали русские 1 января 1813 года тремя колоннами пересечь границу, но пошли только 7-го. Начальник авангарда генерал Милорадович увлекся в очередной раз. Прислала ему графиня Орлова-Чесменская драгоценную саблю и трогательное письмо. Из письма сего узрел он надежду на руку этой богатейшей женщины России и, как пишет Денис Давыдов, «запылал восторгом необоримой страсти». Сидел три дня и сочинял ответные письма. Три человека имели право входить к герою: его адъютант Киселев, человек умный и светский, поэт Денис Давыдов и пленный доктор Бертелеми, поскольку письмо писалось по-французски и Милорадович боялся наделать ошибок.
Платову Милорадович нравился: веселый, легкий человек, ничего не боится и ничем не стесняется. Расточителен, влюбчив, танцор, болтун. Служить под его началом одно удовольствие. Никаких нравоучений, никаких распоряжений. Найдут его адъютанты: «Что прикажете?» — «Ну, что я скажу вашим начальникам? Они лучше меня знают, что им следует делать». И за что его только Суворов любил!..
Пока русские войска собирались, ожидая знаменательных чисел, Платов с казаками давно уже был на той стороне и, свернув на север, к морю, 3 января обложил город Данциг.
Глава 23
КАК ОНИ ОСВОБОДИЛИ ЕВРОПУ
Сопротивления не было. Если оно и случалось, то отпор встречали лишь передовые русские войска. Два потока русских войск хлынули от Немана до Эльбы. Один — через Пруссию на Берлин, другой — через герцогство Варшавское на Дрезден.
«Эта эпоха… — вспоминал Денис Давыдов, — … была краткою эпохою какого-то мишурного блеска оружия…» Пруссаки переходили на нашу сторону, австрийцы колебались. «Все в союзных армиях начало мечтать о столицах, торжественных въездах в столицы, повержении ключей столиц к стопам Императора. Начиная с Блюхера… всякий начальник отдельного многочисленного корпуса требовал столиц на пропитание честолюбию своему, потому что для огромных сил столицы доступны были не менее городков, предоставленных на поживу честолюбиям нашей братии — голодной сволочи дробных (мелких) героев». Отметим, кстати, что слово «сволочь» имело тогда несколько иное значение, чем сейчас[155]. «К этому надо прибавить, что после разгрома несметных Наполеоновых полчищ в России никто уже не ожидал войны, по крайней мере, такой, какой она вновь явилась».
7 января стало известно о занятии Кенигсберга и Мариенвердера, где опять отличились платовские казаки. Посыпались поздравления и лестные письма. Писал царь, писал Кутузов, последний вообще заявил, что именно благодаря донцам французов в России разгромили: «…. Почтение мое к Войску Донскому и благодарность к подвигам его в течение кампании 1812 года, которые были главнейшею причиною к истреблению неприятеля, лишенного в скорости всей кавалерии и артиллерийских лошадей, следовательно, и орудий… Я в полной надежде, что мужественные донцы помогут вам свершить со славою поприще, начатое нами с таким блеском. Бог будет нам помощник!».
22 января французы сделали вылазку из Данцига, но были с уроном отбиты. Платов постарался. Но в тот же день его отозвали в главную квартиру.
«Милостивый Государь, граф Матвей Иванович! Я не в силах изъяснить вам той благодарности, которой преисполнено мое сердце. Сражение, бывшее под Данцигом, 22 января, есть новый опыт усердия, ревности и отличной храбрости донцов, вами предводительствуемых. Услуги Отечеству, оказанные вами в продолжение нынешней кампании, не имеют примеров! Вы доказали целой Европе могущество и силу Богом прославленного Дона!.. Ради Бога поспешите приехать в главную квартиру; вы доставите неизъяснимую радость человеку, который нетерпеливо желает дружески прижать вас к своему сердцу и оказать то попечение и преданность, с каковым навсегда пребуду Вашего Сиятельства всепокорный слуга князь Михайло Кутузов-Смоленский».
Платов в главную квартиру приехал недовольный — осаду Данцига, важнейшего укрепленного города на Балтике, передавали другому. Не верили в его способности вести «правильную» войну, видели в нем «партизана», атамана разбойной вольницы.
Наговорил Кутузову резкостей. «Было, может быть, минутное неудовольствие от Платова, и в том Платов не виноват», — писал Кутузов жене 24 января.
26-го сдалась Милорадовичу Варшава…
С февралем пришла в Европу весна. Потоки талой воды заливали Польшу. Сочинитель Глинка в местечке Блоне 3 февраля якобы слышал жаворонка[156]. «Весна! Весна! Прелесть природы! Какая сладость разливается в мире!» — записал он за два дня до этого.
4 февраля в Калише авангард Винценгероде разбил союзников Бонапарта — саксонцев. Польский командующий Понятовский заперся в Ченстохове, святом месте, где поляки полтораста лет назад отсиделись от шведского короля. Может быть, тоже надеялся на чудо. Или повторить то легендарное сидение мечтал…
Русские войска на время остановились. Дороги стали непроходимы. Главная квартира расположилась в отбитом Калише.
Приезжал в Калиш король Пруссии, отныне русский союзник, обнял Платова и поцеловал. Приезжал Милорадович с сочинителем Глинкой.
Собрались герои Отечественной войны. Кутузов, Милорадович, Платов… Барклая только в Калише не было, сменил он впавшего в немилость Чичагова и осаждал крепость Торн. Да Багратиона давно уже Бог прибрал…
Кутузов, гордый, что отныне его именовали «Смоленским», всякий раз с новым удовольствием рассказывал, что, сдав Москву, он спас целую Россию, Санкт-Петербург и принес свободу Европе. Недаром немцы всюду встречали его криками: «Виват унзер гросфатер Кутузоф!» Милорадович, начитавшись Плутарха, впал в удивительную для всех окружавших его меланхолию и вопрошал: «Найди мне хотя несколько великих полководцев, которым бы отдали полную справедливость прежде смерти и которые умерли бы без огорчений, довольны жизнию и судьбою своей!» Сам, однако же, приехал благодарить государя за вензеля, пожалованные ему на эполеты. В генерал-адъютанты произведен…
