Жан Фавье - Франсуа Вийон

Это тоже образ счастья, но видится он теперь из мрачной тюрьмы, где глотки сухи и издают звук, похожий на щелканье погремушки.

У поэта больше нет желания смеяться, и с подмигиванием на этот раз ничего не получается. Очень нужен будет ему теплый бульон, когда его не станет! Единственный штрих иронии – в автопортрете узника, который постится по воскресеньям и вторникам, именно когда никто и не думает поститься.

Вийон очень изменился. Какова бы ни была причина его заточения, он считает себя жертвой ошибки. Когда он шатался по дорогам, был нищим, когда его искали и даже арестовывали, тогда он не чувствовал еще настоящей горести. Теперь он скис. Его внутреннему взору представляется новый образ Вийона, образ жертвы общества. В сердце беззаботного шутника, писавшего «Малое завещание», а потом бежавшего от малозавидной судьбы, была лишь нежность, предназначавшаяся друзьям, и ирония, предназначавшаяся всем другим людям; и не без гордости он называл себя школяром. Узник Мёна составляет колючий букет из всех пережитых страданий и предлагает его самому себе, ставшему другим человеком.

Этот новый человек – «бедняга Вийон». Это износившийся человек, которого уже можно было разглядеть в «Балладе подружке Вийона» с ее тихим плачем, горестными предчувствиями. До сего времени Вийон употреблял слово «бедный», только лишь чтобы поразвлечься, даже когда в нем чувствовался будущий певец горестных минут, хотя он был еще только творцом «Малого завещания». «Бедные писцы, говорящие по-латыни» из «Малого завещания» – это откормленные монахи, а «бедные беспризорные сиротки» – это богатые ростовщики. Теперь понятие «бедный» уже не вызывает смеха. Вийон сетует на свою судьбу и определяет свое новое положение другими словами. Несправедливость фортуны, тщета усилий, постоянно повторяющиеся неотвратимые падения – все это высказано в одном стихе и названо одним словом. В рефрене «Баллады Судьбы» Вийон сам себе дает совет, выражающий его новое мироощущение.

Повторяющееся слово – это «бедный»; он «бедный школяр» и воображает себя «бедным галантерейчиком», а в эпитафии ко всему прибавляется еще «бедный маленький школяр». Он нравится себе в этом облике и дважды повторяет «бедный» в двух стихах «Большого завещания». Чтобы представить себе облик этого нового Вийона, достаточно прилагательного «бедный», звучащего все время, пока заключенный в тюрьме Мёна взывает о помощи:

Оставите ль вы бедного Вийона?

Бедным родился, бедным умирает. Не писал ли несколькими годами раньше Мишо Тайеван: «Бедственное положение хуже смерти»? Одураченный Фортуной, наказанный людьми, обманутый женщинами, истощенный голодом, побежденный болезнью, он заранее оплакивает себя в предчувствии смерти, которая ничего в мире не изменит. Утешает одно: все пройдут через это.

Но с той минуты, как ему начинает слышаться голос жалости, для него все становится приемлемым. Физическая немощь, дряхлость входят составными частями в общую картину. Он потом добавит к этому в «Большом завещании» и бессилие, рисованное без всякой стеснительности с помощью двойного словаря – реалистического и куртуазного. Его «плоть уже не пылает», а голод «отбивает любовные желания».

Оставшаяся у него малая толика уважения и почтительности заставляет его обратиться к образу матери, он и ей, старой, набожной женщине, приписывает те же качества, что и себе, – «бедная» и «маленькая», он как бы признается в своем поражении и в то же время наслаждается своей горечью. Она «бедненькая, старенькая», «бедная мама», «бедная женщина», «скромная христианка». Она ничего не ведает, ничего не просит. Вийон объясняется с ней так, чтобы не казаться слишком почтительным. Он выбирает для нее судьбу, уготованную им себе: делает менее значительной, чем она есть на самом деле.

Нищета не мешает надеяться. И один и тот же рефрен повторяется на протяжении всей баллады, где тревога достигает предела. Может быть, его все-таки не оставят? Даже свиньи, говорит он в другом месте, помогают друг другу. Придет ли наконец грамота о помиловании, которую так просто получить, живя в Париже и имея доступ во дворец?

Узник ждал письма. Но грядет великое, и Вийону не надо ни родственникам, ни друзьям раздавать благодарности. Грядет король Франции.

Карл VII умер 22 июля 1461 года. Дофин Людовик был в Авене и готовился войти во Францию. Еще прежде его короновали в Реймсе. Праздник был великолепен. Каждый следил за своим соседом.

В течение пятнадцати лет дофин открыто выражал недовольство своим отцом. Все отталкивало их друг от друга, долголетие Карла VII вызвало феномен, дотоле неизвестный во Франции, – нетерпение наследника. Карлу VII было пятьдесят восемь лет, а будущему Людовику XI уже тридцать восемь! На памяти принца такого никогда не видели. Карлу VII было девятнадцать, когда он взошел, не без труда, на престол. Карлу VI было двенадцать – обстоятельство, утвердившее власть его дядей. После поражения короля Жана Карл V, которому в ту пору минуло восемнадцать, взял на себя управление страной, а в двадцать шесть он уже сам стал королем. Оставалось только вспомнить восшествие на престол Жана Доброго, чтобы найти принца, коронованного более чем в тридцать лет. А Людовик XI приближался к сорока.

В детстве он много страдал. Атмосфера двора была удручающей, с тысячей интриг, которые отец отнюдь не поощрял, законность престолонаследия Людовика оспаривалась, и он всячески старался выделиться, играть роль, определить свое место в жизни, свое общественное положение. У него образовались связи при дворе, и он вероломно составил заговор против своего отца-короля. Сам он был правителем, и подлинным, своих венских владений, так что ему было куда девать энергию. В Лангедоке, как и в Савойе, в Италии, во Фландрии он вел независимую политику и использовал возможность, чтобы противопоставить ее политике короля Франции. Наконец, испугавшись за свою безопасность, он принял решение войти во двор Филиппа Доброго, где он стал обременительным гостем, из которого герцог Бургундский вознамерился сделать очень полезную пешку.