В Польше накануне восстания образовалась партия "красных". "Красные", хотя и ратовали за республиканские идеи и во многом шли навстречу требованиям крестьян, все же были шляхтичи. Они мечтали о восстановлении Польши "от моря до моря" в границах 1772 года. Партия "белых", бывшая до этого в эмиграции, с начала восстания присоединилась к нему. Они сумели оттеснить от руководства восстанием "красных". Это внесло разброд в ряды поднявшихся на борьбу, и единое восстание распалось на ряд очагов, ряд партизанских выступлений.
Герцен и Огарев, "Колокол" призывали поддерживать восставших. Собирали деньги. Статьи в "Колоколе" из номера в номер разоблачают кровавые действия царских приспешников в Польше. "Колокол" печатает некрологи героически погибших Сигизмунда Падлевского и Сигизмунда Сераковского.
Выступая на стороне восставших поляков, Герцен и Огарев как бы стремятся подтолкнуть русский народ на революционное дело. В 160-м листе "Колокола" Герцен писал: "Была ли нужна или нет наша имперская формация, нам на сию минуту дела нет — она факт. Но она сделала свое время и занесла одну ногу в гроб — это тоже факт. Мы стараемся от всей души помочь другой ноге. Да, мы против империи, потому что мы за народ".
Надежда на то, что весной и летом 1863 года при подписании "уставных грамот" в России вспыхнет крестьянская революция, не оправдалась. Осенью 1863 года стало ясно, что и неравная борьба в Польше уже не дает каких-либо революционных перспектив для России. Герцен писал: "На сию минуту наша деятельность заторможена". После подавления польского восстания Герцен все свои усилия направил на то, чтобы сохранить от распада "Землю и волю". С этой целью он совершает инкогнито поездку по Европе, встречается с землевольцами.
Началась новая полоса и в жизни Герцена, и в его деятельности.
В "Былом и думах" Герцен рассказал, как однажды к нему пришел Мартьянов. Крестьянин Симбирской губернии, бывший крепостной графа Гурьева, он, приехав в Лондон в 1861 году, принимал участие в изданиях Вольной русской типографии. По свидетельству Тучковой, Мартьянов "отличался необыкновенно прямым нравом и резко определенным воззрением; он веровал в русский народ и в русского земского царя". Говорили о восстании. Мартьянов молча слушал, "потом встал, собрался идти и вдруг, остановившись передо мной, — вспоминает Герцен, — мрачно сказал мне:
— Вы не сердитесь на меня, Олександр Иванович, так ли, иначе ли, а "Колокол"-то вы порешили. Что вам за дело мешаться в польские дела… Поляки, может, и правы, но их дело шляхетское — не ваше. Не пожалели вы нас, бог с вами, Олександр Иванович".
Вслед за польским восстанием действительно в России в кругах не только откровенных реакционеров, но и либералов поднялась волна шовинизма. "Я не был тогда в Петербурге, — писал Шелгунов, — но мне рассказывали, что в одно из представлений "Жизни за царя", когда начались польские танцы, всегда приводившие публику в восторг, и особенно мазурка с Кшесинским в первой паре, публика разразилась таким шиканьем, свистками и криками негодования, что должны были опустить занавес". Шелгунов считал, что "Колокол" так или иначе должен был потерять большую часть своих читателей, "даже если бы в нем и не было статей в защиту поляков". "Время "Колокола" кончалось…"
Известно отношение Ленина к позиции, занятой в польском вопросе издателем "Колокола"; "Когда вся орава русских либералов отхлынула от Герцена за защиту Польши, когда все "образованное общество" отвернулось от "Колокола", Герцен не смутился. Он продолжал отстаивать свободу Польши и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Александра II. Герцен спас честь русской демократии".
Итоги мятежного 1863 года Герцен подвел в статье, которая была названа им торжественно "В вечность грядущему 1863 году". Она появилась в "Колоколе" 15 декабря 1863 года. Это был реквием погибшим, истекшей кровью Польше, "отдающей четвертого сына после трех падших, пятого после четырех", "мужественной, неуловимой… гибнущей здесь и возрождающейся возле".
Но это был и взгляд в будущее — мысли о "нарождающейся России". "Польскому делу мы принесли, что могли… Мы горды тем, что за него лишились нашей популярности, части нашей силы; мы горды той бранью, той клеветой, той грязью, которой бросали в нас за Польшу ярыги патриотизма и содержанцы III отделения… Но далее мы чувствуем наше бессилие во всем, вне русского вопроса". Издатели "Колокола" предполагали в дальнейшем посвятить себя "исключительно" русскому делу, но говорить о нем с людьми, которым дорога "не кровавая, не терзающая Польшу Россия, а Россия, вспахивающая в тиши с своими полями — поле будущего развития". Их, "живых", и предполагал созывать "Колокол" "вместе с молодым поколением". Статья заканчивалась призывными словами: "Пять лет мы без устали сзывали живых. Теперь, благо мертвые ушли и никто от мертвых не остался, будем звонить к самой обедне, звать к сознательному делу!"
Герцен повторил здесь идею, высказанную им еще в статье "Журналисты и террористы". Обращаясь к революционной молодежи, он писал там: "Соединяйтесь плотнее между собой, чтоб вы были сила, чтоб вы имели единство и организацию, соединяйтесь с народом…" Теперь он повторял этот призыв с новой силой — неудача польского восстания показала насущную необходимость единения сил для перехода к сознательному делу. В статье "В вечность грядущему 1863 году" Герцен снова, теперь уже основываясь на неудачном опыте поляков, вернулся к мысли о несвоевременности восстания, его гибельности для общего дела. Для России, говорил он, оно "было несчастием, оно врывалось в начатое русское дело, путало его, усиливало правительство и будило в народе чувства звериные и кровожадные". Однако и теперь, как и прежде, он был убежден, что восстание было неизбежностью, остановить его нельзя. "Да и что же можно было сказать полякам? Подождите, не чувствуйте боли, не чувствуйте оскорблений… мы еще не готовы?" Годом ранее в "Обращении к комитету русских офицеров в Польше" Огарев, его подписавший, еще более решительно высказался о губительных последствиях надвигающегося преждевременного восстания: "…Польша, очевидно, погибнет, а русское дело надолго потонет в чувстве народной ненависти, идущей в связь с преданностью царю, и воскреснет только после, долго после, когда ваш подвиг перейдет в такое же преданье, как 14 декабря, и взволнует умы поколения, теперь еще не зачатого…"
Англия встречала Гарибальди. Это имя имело для Герцена особую привлекательность. Многих выдающихся людей знавал Герцен, со многими деятелями европейского революционного и демократического движения он поддерживал близкие связи. Д. Маццини и Л. Кошут, Ф. Орсини и А.-О. Ледрю-Роллен, С. Ворцель, А. Саффи, но Гарибальди среди них занимал в представлении Герцена особое место. Гарибальди олицетворял для Герцена образ рыцаря освободительной борьбы. И пусть этот рыцарь — Дон-Кихот революции, он оставался прежде всего человеком дела. Гарибальди в отличие от того же Ма-ццини или Ледрю-Роллена не посылал людей на бой, а сам все время, годы, находился в гуще сражений. В Италии или в далекой Америке. С именем Гарибальди миллионы людей связывали свои надежды на освобождение, национальное единство. Ф. Энгельс, давая общую оценку деятельности Гарибальди, говорил, что он "фактически объединил Италию… Италия была свободна и по существу объединена, — но не происками Луи Наполеона, а революцией".
