напиши, как ты поступил бы на моём месте.
Тем более обещала их вернуть, и посылаю пять последних, остальные будут для меня.
На протяжении 13 лет мысль о тебе, дочери профессора (Нина имеет в виду Людмилу Крутикову. – О. Т.), как червь, точила моё сердце: хотелось видеть её, знать о тебе.
Мечта сбылась – увидела тебя, но не старалась рассеивать твоих сомнений, можешь и впредь оставаться при них.
Зачем тогда стремление к встрече с сыном? Ведь в конечном итоге не признаешь его своим сыном, меня не огорчишь.
Всё это прошлое, пережитое.
Материально он обеспечен. Об этом уже писала тебе, единственно, что мы можем нарушить и его покой, я не хочу этого.
Подумай хорошо над этим.
Если согласен его видеть, встретишься с юношей, осталось немного, или могу разрешить встречу как знакомому летом (июнь, июль, август м-ц 1959 г.) в Пятигорске или в Сочи, если доживём.
На почту загляну к 5/I–59 г.
P. S. Прошу, пришли мне обратно твои письма.
Пока всё.
С приветом, Нина.
20/XII–58 г.».
Двойной смысл, заложенный в этом письме Ниной, просто сквозит между строк, заставляя ещё больше недоумевать! Ведь желание Абрамова увидеть сына Нины не в качестве постороннего, едва знакомого человека, а именно как его отец, и, возможно, тем самым разрешить столь затянувшийся конфликт с Ниной было просто очевидным.
Так почему Нина не давала Фёдору шансов пойти навстречу? Да, Абрамов, по всей вероятности, и в эти годы не верил в своё отцовство и всячески стремился узнать правду. А в чём была загадка его сомнений – узнаём из письма Нины, написанного уже в феврале 1959 года.
Но 26 декабря 1958 года, словно желая несколько снять возникшее между ними напряжение, она отправит Абрамову очень короткое письмо с одним лишь поздравлением в связи с наступающим Новым годом:
«г. Воркута.
Фёдор, поздравляю тебя с Новым годом, желаю доброго здоровья, успехов в творческой работе.
P. S. Письмо получила, спасибо (оно на почте пролежало 7 дней). С ответом задержусь до получения ответа на моё письмо.
С приветом, Нина.
26/XII–1958 года».
И вот письмо Нины от 2 февраля 1959 года. Для корректности, не желая выставлять напоказ святая святых их личных отношений в годы юности, сохраним их в тайне и приведём лишь некоторые моменты письма:
«Здравствуй, Фёдор!
Письмо твоё получила 5/II, с ответом задержалась по состоянию здоровья. По поводу твоего молчания у меня были разные мысли, но о том, что ты выжидал себя, чтобы не наговорить мне неприятностей, мысли такой не было.
Можешь говорить всё.
Ты писал и говорил, что разыскивал меня, ждал этой встречи, неужели для того, чтобы разговаривать таким языком. <…>
Ты хорошо знал о моих чувствах к тебе, тем более у нас был ребёнок. <…>
Мне было страшно за себя, за сына, я не знала жизни. <…>
Я просила тебя быть вместе с нами, но мои письма для тебя были нервозные. <…>
Твоё поведение расценивалось утратой чувств.
Учитывая твоё отношение ко мне, не должна встречаться с тобою, но у меня на протяжении всех лет были самые безобидные для тебя намерения – увидеть тебя, рассказать о сыне. Я думала, что тебе тоже хотелось узнать о нём. <…>
Спустя тринадцать с лишним лет ставку делаешь на сына.
Если бы ты знал будничную мою жизнь и видел, как я мучилась: токсикоз, отёки ног, а мне приходилось идти в командировки на 12–25 км (до заводов), ездить на машине не могла из-за бензина, посылать было некого, работала одна – управляющим технологом, и если бы видел новорождённого, которого кормила 1–2 минуты, ты так бы не писал. Ты был всегда гостем.
Только не думай, что я тебя упрекаю, нет. Я понимаю, в трудное время мы встретились.
Возможно, причиной преждевременных родов послужила малярия, болела в 1939 г. и 1943 г. (летом в Харовской).
В 1944 г. мне нужно было пройти курс лечения, но когда узнали о беременности – отменили.
Об этом тебе говорила, когда приезжал в XI–XII м-це.
В некоторых письмах ты писал: “8 месяцев не дают мне покою”.
Сейчас ты пишешь так, как будто я проходимка, навязываю тебе своего ребёнка, тебе нужно доказательство.
Слишком поздно.
Разве тебе мало моих 15-летних душевных мук, которые ничем нельзя сгладить.
Я тебя понимаю, но я виновата в том, что разрешила Вам переступить порог моей квартиры, и за это несу кару.
Сын о тебе не знает, и такую глупость сказать, что ты погиб, не могла.
Фотографию Саши вышлю, если удастся уговорить сходить сфотографироваться, а выслать любительские – неудобно.
О сыне не знаю, писать или нет.
За моё отсутствие очень много причинил мне боли: вторую четверть закончил с двойками, бросил муз. школу (класс фортепьяно) на 4-м году и изъявил желание учиться на баяне. Баян ему приобрела (тульский, цвет белый). Мне он не нравится с баяном, куда благороднее выглядел за пианино.
За 3-ю четверть мы имеем двойки по алгебре и геометрии. Предлагаю взять репетитора, не хочет, надеется на себя, да ещё вдолбил себе в голову – учиться теперь необязательно. Хотя и учителя это говорят.
Я хочу, чтобы он учился – все условия созданы, а он злоупотребляет, зная, что мать безумно его любит. Как мне больно.
Роман твой («Братья и сёстры». – О. Т.) прочитала дважды, в дороге и дома. Хорошо справился с действующими лицами.
Мне очень понравился.
Желаю от всей души успехов в творчестве и доброго здоровья. Ходи на прогулку.
С приветом, Нина.
1/II–59 г.
Сегодня выезжаю на республиканскую экономическую конференцию в г. Ухта, вернусь 8 числа.
Чувствую себя неважно, нервозы меня замучили».
Вот и разгадка вопроса, мучившего Фёдора Абрамова всю жизнь, – ребёнок родился раньше предполагаемого им срока, а значит, у него было полное право сомневаться в своём отцовстве, чего он в общем-то для себя не отрицал полностью.
Можно по-разному относиться к этому абрамовскому сомнению: ругать за проявленное малодушие, за то, что у него вообще возник такой вопрос (а может быть, кто-то внушил?), если он любил и доверял человеку, любящему его. Ах уж эта врождённая абрамовская склонность к сомнениям! Сомневаться во всём и всегда! Сколько всего недоброго натворила ему эта коварная черта его характера.
Другое дело, что Абрамов не выяснил всех обстоятельств рождения Саши раньше срока, но то, что после его появления в какой-то момент он принял его и даже просил Нину отдать его ему на воспитание, уже говорит о многом. И об этом в её другом письме. Впрочем, этим письмом Нина ещё больше отдалит Фёдора Абрамова от Саши, окончательно отказав ему во встрече с ним
