Слушая доклад Рузского, царь принял решение. Он попросил генерала телеграфировать Родзянко и согласиться с тем, от чего долго отказывался: создание правительства, приемлемого для Думы, которое будет наделено всеми полномочиями для экстренного решения всех проблем государства. Рузский поспешил к телеграфу.
Но в Петрограде уже было сформировано Временное правительство. Дума с Советами договорились о том, что Николай должен отречься от престола в пользу своего сына, а великий князь Михаил, брат царя, станет регентом. Для решения этого вопроса лидеру нового правительства установили контакты с командующими армий на всех фронтах. Утром 15 марта ответы командующих были получены в Ставке генералом Алексеевым и переданы Рузскому в Псков. Мнение всех было единодушным: Николай должен отречься.
В Пскове после раннего утреннего завтрака Рузский положил на стол перед императором результаты телеграфного опроса генералов. Николай был потрясен. Он побледнел.
В вагоне стояла мертвая тишина. Никто не разговаривал, все присутствующие затаили дыхание.
Неожиданно, резким движением он отвернулся от окна и спокойным, твердым голосом заявил: «Господа, я решил отказаться от трона в пользу своего сына Алексея». Николай перекрестился, все остальные последовали его примеру.
— Я благодарю вас, господа, за безупречную и верную службу. Надеюсь, что вы будете так же ревностно служить моему сыну.
Текст отречения, составленный в Ставке под руководством генерала Алексеева, передали царю. Николай подписал его, — документ был датирован 15 марта (по новому стилю) тремя часами пополудни. При подписании его присутствовали два члена Думы, — Гучков и Шульгин, — в качестве свидетелей. Они должны были доставить его рано утром на следующий день в Петроград. Все было сделано наилучшим образом, точно по сценарию. Царь, подписывал этот важный документ еще и потому, что не хотел устраивать кровавой бойни на улицах Петрограда, он понимал, что каждая минута промедления погружала его страну в пучину братоубийственной войны.
Николай не тянул, легко расставался с короной. Главное для него сейчас — не она, а победа над Германией, спасение Отечества. Таковы были все его мысли. И, разумеется, о безопасности в Царском Селе, о той опасности, которой подвергалась жизнь царицы и их детей.
Александра! Был ли еще какой другой, такой же мужественный человек, как Николай, который ничем не выдавал своего внутреннего состояния? Как мало теперь значил для него высокий священный титул царя, главы самой большой империи в мире! В эти решающие его судьбу минуты он терзался только одним, — тем, что он не был сейчас рядом с ней, его дорогой и любимой, с верной ему, такой благочестивой Александрой, которая всегда возводила вокруг него стенку из хрусталя, через которую не были видны непристойности и безобразия этого мира.
Александра! Александра!…Сердце, казалось, с каждым своим ударом звало ее. Она, конечно, знала свою Голгофу.
— Что с царицей? С детьми? — прямо спросил он у Гучкова.
— С ними все в порядке, — ответил депутат.
В девять вечера Николай лично переписал текст своего отречения, который по многим пунктам отличался от текста, заготовленного для него его «верными предателями».
Потом подписал новый документ с торжественным, умиротворенным выражением на лице, словно его представление о высшей справедливости на Земле в данный момент ограждало его от низости его окружения…
Вот текст составленного им документа о своем отречении:
«Ставка
Начальнику штаба
Милостью Божией, Мы, Николай II, император всей России, царь Польши, великий князь Финляндии и прочее… доводит до сведения своих подданных следующее:
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу было угодно ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны до победоносного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, приняли Мы за благо отречься от престола Российского и сложить с Себя верховную власть.
Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше брату Нашему, великому князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на престол государства Российского. Заповедуем брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению святого долга перед ним, повиновению царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы.
Да поможет Господь Бог России.
Николай.
Псков, 2 (15 — по новому стилю) марта.
15 час. 3 мин. 1917 года».
Николай весь этот ужасный день сохранял невозмутимое, полное спокойствие. 16 марта, в час дня, после тридцатичасовой стоянки, императорский поезд в полной тишине отошел от платформы, направляясь в Могилев, где Николай хотел попрощаться с армией. Он был удовлетворен своим полным самоотречением. В своем вагоне он лег спать и проснулся уже после Западной Двины. Этот продолжительный сон благотворно сказался на нем, казалось, бывший царь помолодел, хотя лицо его было по-прежнему залито смертельной бледностью.
Николай все время думал об Александре. Наконец он скоро ее увидит! Он упрекал себя за эгоизм, хотя, конечно, мысль о том, что каждую минуту его солдаты гибнут под германскими пулями, не покидала его.
Но заговор военных, политика, проводимая членами его семьи, теперь задвинули его на задний план. Разве в таком случае он не имел права думать о своей личной жизни, жизни мужчины, мужа, возлюбленного? Нежные руки Александры, словно пуховой воротник, обнимали его за шею, и в этих ее объятиях он так нуждался! Она умела его утешать, облегчать его угрызения совести, соединяться с ним в молитвах перед святыми образами, каяться, а без покаяния нельзя оправдать ничью жизнь.
