Между тем было решено направить несколько посольств, в том числе и в Венецию, куда поехал я. Я на несколько дней задержался с отъездом из-за того, что король заболел оспой и был при смерти, так как у него началась еще и лихорадка; но болезнь продолжалась лишь шесть или семь дней. Я тронулся в путь, как и другие послы, оставив короля в Асти, и был твердо уверен, что он не пойдет дальше. Я добрался до Венеции со своей свитой и мулами за шесть дней, и дорога была самой лучшей в мире. Я боялся вступать в разговоры, опасаясь, как бы король не двинулся дальше; но господь бог распорядился иначе, и король все же пошел дальше, в Павию, и прошел через Казале, где находилась маркиза Монферратская, благосклонная к нам добрая дама, не терпевшая сеньора Лодовико (он ее также ненавидел). Когда король прибыл в Павию, у него возникли кое-какие подозрения, ибо ему не хотели дозволить расположиться в городе и замке, хотя он желал расположиться именно там, что и сделал, велев усилить на ночь охрану, как мне рассказывали те, что были вместе с ним. Сеньор Лодовико был напуган этим и обратился к нему с вопросом, не подозревает ли он его в чем-нибудь. Однако различие в манере держаться между нами и ими было таково, что дружба не могла долго длиться, и что касается нас, то мы менее сдержанны на язык – но не король, а его приближенные. [484]
В замке Павии находился герцог Миланский Джан-Галеаццо, о котором выше шла речь, и его жена, дочь короля Альфонса, вызывавшая большую жалость, ибо ее муж был болен и содержался вместе с сыном, живущим и поныне, и одной или двумя дочерьми, как в заключении; сыну его было тогда около пяти лет. Никто, кроме ребенка, не виделся с герцогом. Когда я провел там, еще до приезда короля, три дня, то так и не нашел способа увидеть его, поскольку мне отвечали, что он болен. Но король с ним разговаривал, поскольку был его двоюродным братом, и позднее пересказал мне этот разговор, состоявший из одних общих слов, так как король не желал ничем раздражать сеньора Лодовико, хотя, как он признавался, охотно бы предостерег герцога. Именно тогда герцогиня бросилась на колени перед Лодовико, умоляя его пощадить ее отца и брата. Он ответил, что не может и что у нее есть более важная обязанность – молиться за мужа и за себя, ибо она еще молодая и красивая женщина.
Оттуда король направился в Пьяченцу, и там сеньор Лодовико получил известие, что его племянник, герцог Миланский, при смерти. Получив разрешение короля, он уехал; король просил его вернуться, и он обещал. Герцог умер еще до того, как он добрался до Павии. И он немедленно, как на почтовых, помчался в Милан; я узнал об этом из писем состоявшего при нем венецианского посла, сообщавшего в Венецию, что сеньор Лодовико хочет стать герцогом. По правде говоря, низложение герцога было неугодно Венецианской сеньории; и меня там спросили, не выступит ли король в поддержку ребенка. Но хотя этот поступок был бы разумным, я высказал сомнение, поскольку король нуждался в названном Лодовико.
В конечном счете он стал герцогом; и ради этого, как говорили некоторые, он и настоял на том, чтобы мы перешли горы. На него возложили вину за смерть его племянника; родственники и друзья последнего в Италии выступили, чтобы отнять у Лодовико власть. Они легко бы это сделали, если бы не продвижение короля, который уже был в Романье, как Вы слышали. Граф Каяццо и монсеньор д Обиньи заставили их отступить, ибо сеньор д’Обиньи получил подкрепление в 150 или 200 французских кавалеристов и некое число швейцарцев. Дон Ферранте отошел к своим друзьям, простояв полдня лицом к лицу с нашими людьми. А отступили они к Форли, госпожой которого была незаконная дочь Миланского герцога, вдова графа Джироламо, что был племянником папы Сикста, – так во всяком случае говорили, – и она держала их сторону [485]. Но наши люди взяли штурмом одну ее крепость, в течение полудня подвергнув ее обстрелу, поэтому она по доброй воле перешла на нашу сторону.
Народ Италии повсюду воспрял духом, стремясь к переменам, ибо он стал очевидцем невиданных для него вещей. Ведь они не имели понятия об артиллерии, в которой французы были искусны, как никто. Дон Ферранте двинулся к Чезене, доброму городу, принадлежавшему папе, чтобы затем через Анкону вернуться в Неаполитанское королевство. Когда его люди отклонялись от своего пути, население грабило обоз и имущество, ибо по всей Италии люди только и ждали, чтобы восстать, и это случилось бы, если бы со стороны нашего короля хорошо велось дело, соблюдался порядок и не было грабежей (но все делалось наоборот, о чем я сильно скорблю, ибо французская нация могла бы приобрести честь и добрую славу этим походом). Народ ведь пбклонялся нам, как святым, видел в нас людей справедливых и добрых, но такое отношение длилось недолго, и виной тому были беспорядки и грабежи, учинявшиеся нами, а также проповеди, с которыми враги повсюду обращались к народу, обвиняя нас в том, что мы совершаем насилие над женщинами и отнимаем имущество и деньги, где только найдем. В более тяжких грехах в Италии обвинить невозможно, ибо итальянцы ревнивы и алчны, как никто. Что касается насилий над женщинами, то это ложь, что же до остального, то кое-что было на самом деле.
Итак, по ходу рассказа я оставил короля в Пьяченце, где он совершил торжественную заупокойную службу по своему двоюродному брату – герцогу Миланскому. И, как мне кажется, он почти совсем не представлял, что ему дальше делать, поскольку новый герцог Миланский уехал от него. Как мне говорили знающие люди, у всех было сильное желание повернуть назад из-за неуверенности и плохого снабжения и те, кто первыми хвалили поход, теперь его хулили, вроде обер-шталмейстера сеньора д’Юрфе. Хотя его там не было и он больной находился в Генуе, от него были получены письма, где он выражал сильные опасения за будущее, основанные на полученных им предостережениях. Но, как я говорил в других местах, господь показал, что это он руководит походом, и король получил неожиданное известие, что герцог Миланский возвращается и что во Флоренции что-то происходит в связи с упоминавшейся мной враждой против Пьеро Медичи, который жил, как если бы был сеньором, вызывая этим зависть самых близких родственников и многих других добропорядочных людей (всех из дома Каппони, Содерини, Нерли и почти всех граждан).
По этой причине король пошел дальше, направляясь в земли флорентийцев, чтобы либо вынудить их встать за него, либо захватить их слабые города, дабы расположиться там на уже начинавшуюся зиму. Некоторые небольшие города выступили за него, в том числе и Лукка, враг флорентийцев, и выразили королю полную покорность и готовность служить. Советы герцога Миланского преследовали две цели – не допустить в этот сезон дальнейшего продвижения короля и заполучить Пизу, большой прекрасный город, и Сарцану с Пьетрасантой.
