Вопрос этот разлагается на три отдела:
1) Что должен уметь делать солдат, дабы победа над врагом доставалась ему по возможности дешевле?
2) Какое место во всех занятиях солдата должно быть предоставлено изустным объяснениям; в какой мере так называемым примерным обучением облегчается действительное изучение предмета?
3) Каким образом различные отделы образования солдата слить при мирных упражнениях в одно так, чтобы ни один не развился на счет других?
Понятно, что от более или менее удовлетворительного разрешения этих вопросов на деле будет зависеть и большая или меньшая годность солдата к бою.
Вопросы эти разрешаются рационально по общим законам умственной работы человека. Что бы человек ни изучал, он всегда идет одним путем: предмет изучения, представляющийся ему цельным, разлагает на части, изучает их порознь, затем соединяет их снова, т. е. возводит к синтезу, бывшему отправною точкою работы мысли.
Так как всякая практическая деятельность человека есть не более как ряд мыслей, воплощаемых им в поступки, то ясно, что и в этой области он постоянно проходит делом, на практике, тот же самый путь, который при изучении чего-либо он проходит мыслию.
Поэтому, чем рациональнее разложена известная практическая деятельность, предписываемая человеку, на составные части, чем благовременнее они сольются в одно целое, тем дело будет узнано лучше, мало того: тем пища, даваемая уму, будет здоровее и тем он разовьется действительнее.
Вот точка, с которой должно рассматривать метод какого бы то ни было образования: все достоинство его определяется одним – в какой мере он рационально разлагает предмет и в какой мере способствует или препятствует слитию продуктов разложения в одно целое.
При сознательном применении к делу сказанного закона результаты выходят превосходные; но беда в том, что обыкновенно не дают себе труда – ни точно определить составные части предмета, ни вовремя соединить их в одно. От этого неуменья переходить из одного логического момента в другой и возникают те несообразности, которые так часты в областях практической деятельности.
Иначе и быть не может: стремясь к какой-нибудь цели, не позаботятся разумно разложить ее на части, произвольно определяют состав ее тем, что первое бросается в глаза, и, разумеется, приходят в результате совершенно не к тому, к чему хотели прийти. Образчик подобного qui pro quo мы уже видели на фридриховском выстреле: имели в виду обучить стрельбе, а обучили произведению единовременных звуков. Это ирония логики вещей, указывающей человеку приведением его к практической нелепости, что не все то было принято в расчет, что следовало принять.
Другая ошибка, случающаяся уже при большем развитии понятий о предмете, но приводящая к тому же принятию части за целое, заключается в том, что даже и сознав все составные части известной цели, ставят их безучастно одна около другой и изучают каждую самостоятельно, не замечая, что совершенство в каждой из них отдельно враждебно общей цели, к которой они должны быть направлены. Притом подобное совместное развитие нескольких специальностей не может быть продолжительно: которая-нибудь из них непременно возьмет верх, и конечный результат выходит тот же, что и при несовершенном разложении предмета.
Влияние подобных бессознательных отклонений от общей цели на человека, приготовляемого к военной специальности, понятно: они приводят к развитию тех сторон человеческой природы, которые соответствуют привилегированным отделам образования, к преследованию тех из них, которые антипатичны этим отделам. Одностороннее развитие уничтожает в солдате человека, и он, встречаясь с ополченцем, меньше его знающим, но больше его человеком, уступает ему.
Какие же составные части общей военной цели: бить врага с возможно меньшими усилиями и потерями?
1) Можно поражать его издали, следовательно, солдат должен уметь стрелять.
2) Если враг этому не уступает, должно быть в состоянии сойтись с ним на штык, следовательно, солдат должен уметь фехтовать.
3) Необходимо быть способным преодолевать все преграды, противопоставляемые противником; уметь пользоваться самому теми, которые встречаются на местности; для того и другого солдат должен быть ловок и находчив.
4) Необходима большая выносливость солдату, чтобы противостоять лишениям военного времени, выносливость, возможная только при развитии физической силы и при железном здоровье.
Третье и четвертое достигаются гимнастическими упражнениями, которые в то же время служат подготовкой к хорошему состоянию и первых двух отделов, т. е. боевого образования собственно.
5) Полезно уметь в случае надобности создать искусственные преграды врагу, поэтому солдат должен быть освоен с землекопством.
Наконец, 6-е, солдат должен уметь единовременно с другими двигаться, подчиняться командам и распоряжениям и, главное, единодушно действовать со своими товарищами в достижении данной цели. Он должен быть до глубины души проникнут сознанием круговой поруки с ними. Это сознание есть уже венец дела».
Как видим, главное внимание Драгомиров уделял не новым видам вооружения, а воспитанию войск, которое считал краеугольным камнем военного дела. И главным в этом важнейшем деле для него была искренняя любовь и уважение к простому солдату. Это отношение к «серой скотинке» (как, подчас, позволяли себе называть солдат некоторые офицеры) Драгомиров всю свою жизнь демонстрировал не только на страницах своих трудов. Например, показателен случай в московской кофейне Филиппова, о котором рассказал писатель и журналист Владимир Гиляровский: «Доступ в кофейную имели не все. На стенах пестрели вывески: «Собак не водить» и «Нижним чинам вход воспрещается».
Вспоминается один случай. Как-то незадолго до японской войны у окна сидел с барышней ученик военно-фельдшерской школы, погоны которого можно было принять за офицерские. Дальше, у другого окна, сидел, углубясь в чтение журнала, старик. Он был в прорезиненной, застегнутой у ворота накидке.
Входит, гремя саблей, юный гусарский офицер с дамой под ручку. На даме шляпа величиной чуть не с аэроплан. Сбросив швейцару пальто, офицер идет и не находит места: все столы заняты… Вдруг взгляд его падает на юношу-военного. Офицер быстро подходит и становится перед ним. Последний встает перед начальством, а дама офицера, чувствуя себя в полном праве, садится на его место.
– Потрудитесь оставить кофейную! Видите, что написано? – указывает офицер на вывеску.
Но не успел офицер опустить свой перст, указывающий на вывеску, как вдруг раздается голос:
– Корнет, пожалуйте сюда!
