- Нет, - сказал Гюго, - Комитет сопротивления. Мятежник - это Луи Бонапарт.
Вскоре Прудон вызвал Гюго на улицу и сказал ему:
- Как друг я должен вас предупредить. Вы заблуждаетесь. Народ в стороне от борьбы. Он не шевельнется.
Гюго отстаивал свою позицию. Он хотел, чтобы борьба началась уже на следующий день. Наступила полночь. Куда идти? Молодой человек, Роельри, предложил ему ночлег. Госпожа Роельри уже спала, но она встала, чтобы принять его, "восхитительная блондинка, бледная, с распущенными волосами, в капоте, очаровательная, свежая, взволнованная событиями, но, несмотря на это, любезная". Как только в дело вступала женщина, он и в опасности находил нечто романтическое. Ему приготовили постель на слишком коротком диване. Ночью он почти не спал. Рано утром направился к себе. Изидор, его слуга, воскликнул:
- Ах, это вы, господин Гюго? Сегодня ночью приходили, хотели вас арестовать!
Третье декабря было днем баррикад. Бодэн погиб на баррикаде, произнеся знаменитые слова: "Вы сейчас увидите, как умирают за двадцать пять франков". Депутаты, еще находившиеся на свободе, приняли декрет, где было сказано, что его заслуги перед родиной велики и он будет погребен в Пантеоне. Нужно отметить, что эти депутаты рисковали своей головой. В то время как Гюго на площади Бастилии в пламенной речи убеждал группу офицеров и полицейских, к нему подошла Жюльетта, не оставлявшая его в эти дни. Сжав его руку, она сказала:
- Вы добьетесь того, что вас расстреляют.
Четвертое декабря, решающий день, стало днем массовых убийств. Сопротивление, оказанное буржуазно-либеральными кругами, было жестоко подавлено. В Париже погибло не менее четырехсот человек. Гюго утверждал, что убито было тысяча двести человек; Вьель-Кастель говорит, что две тысячи. Для цензуры очень просто - дать ложные сведения о количестве жертв подавленного вчера восстания. Как во времена "белого террора", "ультра" требовали от президента "не проявлять милосердия и жалости, быть несгибаемым, изваянным из бронзы" и пройти наш век с "карающим мечом в руке". В этом кровавом хаосе Жюльетта непрестанно следила за Гюго. Было что-то патетическое и возвышенное в этой женщине, еще красивой, но поблекшей и уже седой, женщине, которая повсюду следует за любимым человеком, чтобы в нужный момент броситься вперед и грудью заслонить его от пули. Подвергаясь опасности, она теряла его и вновь находила. "Госпожа Друэ делала все, всем жертвовала для меня, - пишет Виктор Гюго, благодаря ее поразительной преданности я остался в живых в декабрьские дни 1851 года. Я обязан ей жизнью". Восемь лет спустя, в 1860 году, на корректурных оттисках "Легенды веков", которые Гюго подарил Жюльетте, он написал в качестве посвящения:
"Если я не был схвачен, а затем и расстрелян, если я жив и поныне, этим я обязан Жюльетте Друэ, которая, рискуя собственной жизнью и свободой, ограждала меня от преследований, опасностей, неустанно оберегала меня, всегда умела подыскать для меня надежное убежище и спасла меня, проявив такую исключительную находчивость, рвение, героическую храбрость, о которых один Господь Бог знает, и он вознаградит ее! Она бодрствовала днем и ночью, одна бродила во мраке по парижским улицам, обманывала часовых, сбивала со следа шпионов, бесстрашно переходила бульвары во время перестрелки, постоянно угадывала, где я нахожусь, и, когда речь шла о моем спасении, всегда находила меня...
Она не желает, чтоб об этом говорили, но тем не менее необходимо, чтобы эти факты были известны".
Шестого декабря Жюльетта привела его в дом N_2 по улице Наварен, к госпоже Саразен де Монферье, с которой она познакомилась в Метце. Супруги Монферье, люди крайне правых взглядов, пять дней укрывали у себя мятежника. Отыскав для него это надежное убежище, Жюльетта приносила ему туда сытный ужин и все необходимые вещи.
Виктор Гюго - Жюльетте Друэ, 31 декабря 1851 года:
"Как ты была прекрасна, дорогая Жюльетта, в те жестокие и мрачные дни! Если я жаждал утешения... ты озаряла меня любовью, да благословит тебя Бог! В опасные дни, когда давали мне приют добрые люди, после тревожной ночи, я слышал, как тихо щелкает ключ и ты отпираешь мою дверь, и мне казалось тогда, что уже опасности больше не существует, что мрак исчез, что свет проник в мою комнату. О, мы никогда не забудем это страшное и вместе с тем чудесное время, когда ты находилась около меня в перерывах между сражениями. Всю жизнь мы будем вспоминать эту маленькую полутемную комнату, старые ковры на стеках, два кресла, поставленных рядом, ужин на уголке стола (ты приносила мне холодного цыпленка), беседы, такие нежные, твои ласки, твое волнение, твою преданность. Ты удивлялась тогда моему безмятежному спокойствию. Знаешь ли, кто вселял в меня это безмятежное спокойствие? Это ты..."
Однако надо было покинуть страну. Человек, преданный Жюльетте, Жак-Фирмен Ланвен, отправился в полицейскую префектуру, чтобы получить паспорт для поездки в Бельгию, где он якобы собирался работать в типографии Лютеро. Именно с этим паспортом Виктор Гюго в четверг 11 декабря уехал из Парижа с Северного вокзала, под именем "Ланвена (Жака-Фирмена), наборщика книжной типографии, проживающего в Париже по улице Женер, дом N_4, сорока восьми лет от роду. Рост - 170 см. Волосы седеющие. Брови - каштановые. Глаза - карие. Борода - седеющая. Подбородок - круглый. Лицо - овальное". На пассажире был черный картуз рабочего и широкий темно-синий плащ. Можно ли было узнать его? А что, если его и не хотели узнать? Кто скажет? Несомненно лишь то, что во время мятежа его намеревались арестовать. Адель, младшая дочь Гюго, в письме к отцу сообщала об "ужасной ночи, когда пришли за тобой". Но его исчезновение было менее опасным для режима, нежели его преследование.
Госпожа Гюго лежала больная и не могла принять участие в борьбе. Вместе со своей дочерью она каждую минуту ждала прихода полиции, тщательно оберегала все то, что было оставлено на ее попечение, и не переставала сообщаться "со своими дорогими узниками": Шарлем, Франсуа-Виктором и Огюстом Вакери. Трудно поверить, но в самый разгар борьбы Вакери мог еще отправлять ей письма через рассыльного тюрьмы Консьержери:
"Мы полны надежд и чувствуем себя хорошо. Сообщите о себе. Уже два часа, а мы еще не получали от вас никаких вестей. Не выходите из дому. Переселитесь ко мне либо еще куда-нибудь. В письмах не называйте имени вашего мужа. Если что-либо о нем узнаете, напишите так: "У нас все благополучно". Мы ведь не знаем, кому попадают в руки наши письма. Мы читаем газеты, но, так как выходят лишь правительственные газеты, мы не знаем, чему верить. Сообщайте нам о себе почаще. Единственное, о чем мы тревожимся, - это ваше положение. О нас не беспокойтесь. Ваш на всю жизнь..."
