Маркошанский тоже жив остался – попал в Астрахань. Написал письмо. Как я уже говорил, в полк о нас никто не сообщил, и когда я написал письмо, то выяснилось, что мы там «ходим в предателях». Получилось так, что утром 20 августа немцы бомбили Ерзовку и деревню, где расположен наш 709-й полк. Погибло много людей, в том числе комиссар полка Бурмистров. Ага! Значит, Шибанов сказал! Их подбили, они и рассказали. Мы случайно остались живы, а если бы погибли, так бы в предателях и остались. Из дома я перебрался в авиационный госпиталь в Сокольниках. Меня там подлечили – нос поставили на место, руку подлечили. Полковые ребята меня навестили. Привезли пустые бланки проездных документов, отпускные и командировочные билеты. Жена подобрала мне, как положено, авиационную шинель, фуражку темно-синюю. 23 февраля отправили выздоравливающих в Опалиху. Я там немного побыл и в дырку в заборе нырнул. Сестра кричит: «Больной, больной!» – «Ищите меня в полку». А сам с женой домой, дня два-три побыл и на Казанский вокзал в поезд Москва – Саратов. Ехал трое суток на третьей полке. Оттуда в Камышин. Оттуда на летучке в Зимовники. Помню, вдоль дороги трупы немцев стояли, как вешки, без штанов, головой воткнуты в снег… Нет полка. Только в Ростове их нагнал, дней 20 добирался. Прибыл в полк: «Ура! Ура!» А тут полку было присвоено звание «25-й московский гвардейский полк», а дивизия стала 2-й гв. Сталинградской. Меня наградили орденом Боевого Красного Знамени.
Коля вернулся дней за 20 до моего прибытия, и мы с ним опять стали летать. Поначалу я хромал, ходил с палкой. Летал недели две с начпродом по хуторам, собирали в кассеты еду для полка – яйца, баранину, картошку. Летчики шутили: «Вон смотри, пищеблок летит». Потом начал летать днем на разведку – погода стояла плохая. Таганрог облетаю над Азовским морем – и на сушу. Там разведываю дороги. Потом опять на море – и домой. Как-то штурман говорит: «Шестовку видишь?» – «Вижу. Ну чего?» – «Ты что, не знаешь чего, связь рвать надо!» Пошел, колесами бу-бух. Летим дальше. Прилетаю и над крышей столовой метрах на десять крючка дал. А на стойке шасси болтались оборванные провода. Они по крыше прогрохотали. Командир полка (в это время уже был майор Анатолий Калашников) на меня: «Засранец! Такой-сякой! Мало тебе?! Убиться захотел?! Дурак ты этакий! Если бы провода на винт намотались, у немцев бы остался». Потом говорит: «Хватит ему провода рвать». Начали бомбы вешать и туда. Чем хорош По-2? Я был доволен, что летаю на этом самолете. Он везде нужен. Мы и днем летали, и ночью бомбили. На каком самолете еще это можно было сделать? Их не было!
Ну ладно, летаем дальше, бомбим. Летом базировались под Таганрогом. Вечером смотрим – грозу натягивает с запада. Я должен был идти лидером. Подвесили мне 4 напалмовые картонные бомбы, а под центроплан – два здоровых САБа. Я еще сказал, чтобы повесили их на крайние бомбодержатели, так ведь нет – под центроплан. Я должен был вылететь на цель, отбомбиться и повесить САБы, а за мной вылетала эскадрилья. Командир полка говорит: «Взлетаешь, если через 15 минут не вернешься, выпущу эскадрилью, а ты покрутишься, подождешь, потом повесишь САБ, отбомбишься напалмом». Я взлетел, тут гроза. Отбомбиться можно только по передовой, но я не успеваю, поскольку через 15 минут взлетит эскадрилья и уткнется в грозу. Я развернулся, пошел на посадку. Штурман дал ракету, я сел, заруливаю, хвостом на ветер поставил. Мотор выключил, БЗ подошел. Инженеру говорю: «Выверни взрыватели». Что-то он отмахнулся и по делам своим убежал. Техник забрался на крыло: «Глазов, надень струбцинки, а то у меня управление рвет». Он нагнулся в штурманскую кабину, где у него струбцинки были спрятаны. А у штурмана в кабине шарики бомбосбрасывателя по три с каждой стороны (в моей только аварийный сброс). Снимаю шлем, перчатки, кладу под козырек. И тут – пах! Хлопок, как выстрел, и под самолетом пламя. Техник нечаянно зацепил за один из шариков, и САБ упал с бомбодержателя. Будь он подвешен под крылом, то укатился бы, а тут ударился о костыль и застрял, а ветер с хвоста… Самолет сразу охватило пламя. Мгновенно. Я ничего не вижу – страшное дело, когда горит огонь яркостью в миллионы свечей. Шофер с испугу убежал. Я сел за руль, отъехал. Сел и за голову схватился. Самолет горит, бомбы напалмовые, патроны начали рваться, треск стоит, а рядом самолеты полка. Гасить нечем… Захожу на КП. Командир говорит: «Ну, докладывай». – «Чего докладывать – вон горит». Хорошо, что никто больше не погорел. Что осталось от самолета? Коленчатый вал, шатуны и пулемет. Все остальное расплавилось в порошок… Трибунал. Мне, как командиру звена, не принявшему меры по обезвреживанию взрывателя, представление на второй орден Красного Знамени порвали. Штурману Звездочку не дали, а технику дали 8 лет с заменой тремя месяцами штрафной роты – кого-то надо наказать, самолет-то сгорел. Месяца через три он вернулся в полк – искупил вину кровью.
Летаем дальше. Какие нам задания ставили? Положим, дают бомбить железную дорогу. На полк выделяют 100 километров. Каждому экипажу дают станцию. И вот весь полк одновременно наносит удар по всей длине пути. Прилетели. Бомбы подвешивают, горючим заправляют, и еще вылет. В одну из ночей нам дали станцию Зеленый Гай. Мы до нее не дошли. Проходим Пологи возле Мелитополя. Это километров 110 за линией фронта. Мне штурман говорит: «Видишь?» – «Вижу». Вся станция забита эшелонами. «Что делать?» – «Да там, наверное, Петька или Костька работать будет». Нам же никто не говорил, кому какую станцию дают – ты получил задание, отваливай. «Давай полусоточку шуранем. Станция большая, махнем штучку, пусть загорится, чтобы другим легче было. Да и нам полегче лететь». – «Давай». Высота 1500, расстояние до станции километров 6–8. Чем ближе подлетаю, тем больше газ убираю, со снижением иду. Мотор на малых крутится, а с глушителем ШПГ так он просто шипит, и пламени не видно. Планирую. Высота метров шестьсот. Он говорит: «Так… так… держи… Сброс!» Я сразу газ и в разворот с набором высоты. Кружочек сделал, посмотрел – хороший взрыв, осколки летят до самолета. Он говорит: «Заходи еще». Заходи так заходи. Заходим еще. Уже на газу идем. Самолет качает на взрывах. Видно, эшелон с горючим, боеприпасами, там грохот, дым стоит. Высота 600 метров. Он меня подправляет. Бросаем в другое место. Потом на обе горловины зашли, чтобы ни один эшелон не шел. Так мы шесть раз и заходили. Отбомбились. Штурман говорит: «Становись в вираж, я сейчас немчуру погоняю». Все две с лишним тысячи патронов туда выпустил. «Все. Можешь, дать зеленую ракету, путь свободен». Ни одного выстрела по нам сделано не было!
Прилетаем домой. Командир кричит: «Шибанов! Ты опять хулиганишь! То там, то здесь! Цель не свою бомбишь». – «Пусть на мою летят». – «А ты что? Дальше лететь не захотел?!» – «Да, нет… так получилось». – «Не твое дело, кому куда лететь. Отстранить от полетов, дело передать в трибунал». Поворачивается к начальнику штаба: «Ты успел на них документы отправить на БКЗ?» – «Вчера отправил». – «Позвони в дивизию. Снять с награждения».
