День, в котором решено было посетить музей Мистраля в Майане, начался необычно. Спустившись вниз из своей каморки, проходя по неметеному, неубранному ресторану, я увидела заткнутые за одну из кормушек две гигантские бумажные розы: одна темно-зеленая с золотыми листьями, другая лиловая с серебряными, они поразили меня своей наглостью и своим бездушием. Выйдя во дворик, чтобы позавтракать, я заметила на хозяйском шарабане еще несколько таких же роз, а рядом стоял неказистый серый «фольксваген», возле которого хлопотали две молодые женщины — брюнетка в брюках и «пончо», с немытыми волосами по плечам, и блондинка с такой же прической, в брючках и старой замшевой куртке.
Я села в сторонку и стала наблюдать за вновь прибывшими. Они вытащили из багажника какие-то сумки, корзинки и чемоданчики, а потом с заднего сиденья были выгружены два детских портативных креслица с приспособленными к ним ночными горшками, и поставили их на соседний с моим железный столик. В креслицах сидели две чумазые годовалые девчонки, которые принялись тут же несусветно реветь.
Матери совали им на ходу печенье, утирали грязные личики. Хозяин принес мне поднос с моим «кафе солюбль».
— Пожалуйста, и нам два завтрака и непременно два стакана апельсинного сока, — попросила брюнетка.
Девочки угомонились и стали смотреть, как я завтракаю, выражая свое мнение гуканьем и отрывистыми возгласами.
Матери отнесли наверх все хозяйство и уселись с сигаретами за соседний столик. Мало-помалу мы разговорились. Узнав, что я приехала из Москвы для знакомства с родиной Мистраля и что я перевожу его стихи, они были несказанно удивлены:
— Мистраль? А зачем вам это? Это же старо как мир. А что он написал, я что-то не помню…
— Поэму «Мирей».
— Ах, да! Ведь это в Провансе самое популярное имя…
— Мы с тобой знаем, наверно, только Мирей Матье, — засмеялась блондинка, — да и то по пластинкам…
Как оказалось, обе они были из Лиона и занимались тем, что выклеивали вот эти громадные бумажные цветы и приехали сюда, чтобы купить дом.
— Вы знаете, так дороги стали дома в Провансе. Раньше можно было старую ферму приобрести буквально за гроши, а сейчас…
— Из каждого сарая теперь делают гостиницы, бистро, виллы, просто ужас, не подступишься! — рассказывали лионезки, пока их дочери — Наташа, брюнеткина, и Сильвия, блондинкина, — не начали снова вопить, и тогда матери потащили их наверх.
— Не правда ли, красивые цветы? — спросил меня хозяин, убирая поднос после завтрака.
— Вам нравятся? Но ведь они слишком велики и, пожалуй, грубоваты… — нерешительно высказалась я.
— Ну что вы! Это же самое модное! Особенно для ресторанов, это декоративно, оригинально!..
Я никак не могла представить себе, что такими цветами можно было заработать себе на «дом в Провансе», и спросила об этом хозяина.
— Сейчас, пожалуй, не купишь и лачужки. Но если у них богатая клиентура, то лет пять тому назад они бы могли приобрести приличный домик…
Тут подкатил наш белый «рено», и мы с Никой отправились «в гости к Мистралю». Мы ехали по неизвестной мне дороге с удивительно красивым рельефом, среди заросших сосенками обломков скал. В одном месте лес когда-то начинал гореть, обугленные деревья торчали среди молодой поросли.
— Ты видишь? Был лесной пожар. Но здесь очень ловко и быстро тушат эти пожары. Франция купила у Канады специальные гидропланы. «Каталина». Эти машины набирают себе в брюхо воды, вылетают на пожар, и через пятнадцать минут все ликвидировано…
В Майан мы приехали около одиннадцати. Здесь надо успеть осмотреть музей до обеда, иначе может случиться, что сторож из-за редких посетителей после обеда где-нибудь загуляет.
Крохотный, пустынный, но чистенький городок Майан знаменит только своим домом-музеем Мистраля. Музей занимает два строения. Одно — белый простой каменный дом в два этажа, с наглухо закрытыми зелеными ставнями окнами. Это дом, в котором Мистраль жил с 1855 до 1876 года, переехав сюда с фермы Дом судьи. Белый дом не осматривают внутри, ибо музей устроен в другом большом двухэтажном доме, соединенном с первым одними воротами. Первый называется Дом ящерицы. В один из его углов вделана маленькая статуя мадонны, а на стене — большие солнечные часы Мистраля со стрелкой, торчащей над делениями на доске, по которой бежит сделанная барельефом ящерица и высечено изречение Мистраля: «Веселая ящерица, пей свое солнце, время бежит быстро, и, может быть, завтра будет дождь». Это изображение солнечных часов с ящерицей служит эмблемой музея и отпечатано на его почтовой бумаге и конвертах.
Второй дом, буржуазного стиля конца XIX века, стоит окруженный большим садом, и все перенесено сюда. Здесь Мистраль жил уже в зените своей славы, здесь он и умер, не оставив после себя наследников. Директор музея — писатель Шарль Гальтие, он живет в Эгальере, мы посетили его на обратном пути. В саду стоит большой памятник Мистралю. Поэт изображен в духе своего времени — возле высеченного из мрамора остатка римской колонны, над ним склонились ветки дерева, и стоит он, прислонившись к колонне, скрестив ноги, положив руку в карман брюк, длинный сюртук распахнут, открывает жилет и пышный галстук под мягким воротничком. Шляпа с полями изящно сдвинута слегка набок. Лицо с эспаньолкой и длинными усами полно достоинства и даже некоторого величия. Это скорее мраморная фотография Мистраля, чем скульптурный портрет, и веет от нее запросами и вкусом буржуазного общества 60-х годов прошлого столетия.
Не могу сказать, что меня охватил священный восторг, когда я бродила по дому-музею. Это был, конечно, не тот вдохновенный провансальский Гомер, который создал могучую народную эпопею — свою поэму, это был любимый, популярнейший Мистраль, гордость арлезианцев, которого они, что называется, носили на руках. Здесь он добропорядочный католик, умерший на своей старинной кровати, которую я вижу покрытой кружевным покрывалом у него в спальне. Я вижу его столовую, сплошь увешанную тарелками, блюдами. Деревянный решетчатый шкапик, поначалу кажущийся каким-то интересным органчиком, висит на стене, а потом узнаешь, что в нем хранили хлеб, испеченный в общественной пекарне один раз на всю неделю. Какие-то пейзажи Прованса и букеты в овальных рамах, картинки незначительных живописцев того времени. Старинная добротная мебель с плетеными сиденьями. В гостиной мраморный камин с зеркалом в золотой раме, диванчик и кресла с гнутыми ножками и вышитыми белыми салфетками, масса фотографий Мистраля, его жены, его родителей, японские веера, тамбурин, маленькое пианино, тумбочки, статуэтки, куклы в провансальских костюмах, — прообразы Мирей. Словом, все, что могло окружать знаменитого поэта, выросшего в провинциальной среде Южной Франции. Все это мне показалось страшно далеким от поэтической сущности Мистраля — этого крестьянина с богатейшей душой, этого человека, любившего запахи земли, моря, соленых трав, лавандовых полей и тимьяна, умевшего слушать стрекотанье цикад и далекое, глухое треньканье колокольцев овечьих отар.
