Совсем недавно зашел в новое большое кафе обедать, уселся в угол, люблю сидеть за угловыми столиками, к счастью, он не был занят. Пока не подошла официантка, просматривал газету. Время тревожное. В мире все еще едко пахнет взрывчаткой и войной, она, как огонек, ползущий по бикфордову шнуру, и что сделать, чтоб затоптать, погасить навеки этот опасный огонек, то едва тлеющий, то вспыхивающий… За столик кто-то грузно сел, я оторвался от газеты — взглянуть. Мужчина был одних лет со мной. Но как-то и старше, с той осанкой, выражением устало-волевого лица, которое приходит с солидной должностью, немалой властью, еще большей ответственностью. Лицо мужчины длинное, с черными глазами, с выступающими надбровными дугами напомнило кого-то, но отдаленно, неясно. Поначалу он только отдыхал, морщился, принял меню от официантки, смотрел, потом спросил: «А рыбы у вас нет?» — «Щука», — ответила официантка, нетерпеливо постукивая огрызком карандаша по блокноту. Официантки не любят разборчивых посетителей. «Хорошая?» — осведомился он. «Откуда я знаю…» — нагло ответила она. «Ну ладно, — согласился мужчина. — Принесите рыбу и кофе. Покрепче…» — «Все?» — «Стакан коньяку… Лимон…» Официантка черкнула, ушла, бодро вертя раскормленными бедрами.
Мужчина сидел некоторое время, щурился, как бы рассматривая через меня стену с какими-то казаками, лихо отплясывающими гопака.
— Тихон! — сказал он. — Ты?..
Я уронил газету. Вгляделся.
— Юрка? Тартын?!
И вот она — знакомая желтозубая обезьянья улыбка — подтвердила, кто передо мной.
И началось сразу: «Ну как? Ну что? Ну где? Где ты? А — ты?»
— А, в самом пекле, — сказал Тартын.
— Именно?
— Да ты ведь знаешь…
— Нет. Ей-богу, нет.
— Знаешь, — сказал он. — Ну-ка, кто директор… — назвал он самый большой завод, который известен на весь Союз и всем от мала до велика. — Кто директор?
— Мартынов, — сказал я.
— Ну вот…
— Ты??!
Он по-лошадиному помотал головой.
— Такие дела, брат. Директор… А ты не подозревал? Ха-х… Жизнь наша. Все мы во что-то превращаемся: кто в жучка, кто в бабочку, кто в стрекозу…
— Дела… Ты ведь у нас тихий был. А?
— Чего там… — усмехнулся он и велел официантке вместо стакана принести бутылку.
— Слушаюсь, — сказала эта сочная розовая баба уже совсем вежливо.
— Выпьем за сорок пятую. Дикую… — сказал Тартын. — Выпьем. Ах ты, батюшки, Тихон…
— Ну а о других-то знаешь? Я ведь очень, очень мало. Ездил, учился, мотался по белу свету…
— Знаю, — сказал он, морщась от лимона. — Костя Мосолов — деканом в Н-ском университете. Гипотез — подполковник, в Ленинграде видел. Лис где-то в угольщиках, по отцовым следам пошел. Своя «Волга». Женат на той толстухе, Нэлечке. Гуссейн, брат, высоко — уже доктор, а может, сейчас член-корреспондент. Живет в Киеве. Физик с именем. И Сережа Киселев — живехонек, здоровехонек. Брюшко. Работает в институте охраны труда. Воробьев — у меня на заводе. Так себе, заурядный инженер. О других — не знаю.
Мы допили бутылку. Еще поговорили.
— Пора, брат, — сказал Мартынов. — Служба. Ну, — протянул крепкую жесткую директорскую руку. — Жене привет передать? Чего удивляешься? Она тебя знает. Хорошо. Вот сейчас удивишься. Это — Оля. Альтшулер — помнишь? Она… С ней в институте учились… Вот так, брат… Ну, звони, заходи, коль придется. Рад тебе. Эх ты, старина…
Он ушел. А я остался еще. За широким стеклом окна видел, как он садится в новую блестящую черную «Волгу». «Совсем по Андерсену, — подумал я. — Сказка «Гадкий утенок»… А интересно бы взглянуть на Олю. Какова-то она теперь…»
Казаки по стенам все так же лихо плясали гопак.
Была и еще одна встреча, которая удивила не меньше первой. Произошла она так же неожиданно. В кухне засорился водопровод. Я позвонил в домоуправление. Примерно через час в дверь постучали. Пьяный голос сказал: «Водопроводчик…» Я отворил. Вошел очень низенький человек, обдав устойчивым запахом спиртного, не глядя спросил: «Где?»
Я провел его на кухню.
«Бросили, наверное, чего-нибудь», — ворчливо бурчал он. Достал некий снаряд вроде резиновой присоски с ручкой. Быстро прошуровал раковину. Профессионально отвернул краны. Закрыл. «Полтора рубля… за засор…» — строго сказал он. Я выдал деньги, несколько удивляясь столь высокому поминутному заработку… Он улыбнулся, густо дохнув «Солнцедаром», направился к двери. Я шел за ним и вдруг начал понимать, кто это был, — понял окончательно, когда дверь захлопнулась. Толька Бабушкин! Мышата… Как же сразу-то не узнал…
Когда я приезжаю в тот город моего детства, живу там, брожу по улицам, по его раздавшимся проспектам — иногда встречаю худощавую красивую женщину с зимними глазами. Я встречаю ее уже равнодушно, — только смотрю, она ли, и, провожая ее взглядом, всегда думаю, что же такое — время…
Это ужасно… Это бесчеловечно… Ужасное место… (англ.)
Пойдемте. Он ничего не понимает. Мальчишка дикарь (англ.).
Сам дикарь! Я ел фрукты… яблоки… апельсины… (англ.)
