Тут в разговор вмешался начальник армейской авиации, который до этого полчаса отчитывая командира за потерю экипажа Винника, спросил: «Ты что здесь делаешь, Шипачев?». «Сбили, товарищ полковник», — опять ответил я. Начальник понял сразу и всё. «Да что у вас тут творится?! Одного сбили, твою…, другого сбили. Не полк, а сплошной бардак, ё…».
Я поспешил назад в вертолёт, залез в грузовую кабину и говорю: «Ну, Валера, сейчас нам с тобой достанется на орехи, суши сухари». Вынужденная посадка была быстро забыта, а в глазах маячили перспективы наказаний, которыми может нас «одарить» вышестоящий начальник. Мы ждали всего — от снижения в должности до снятия с лётной работы и позорной высылки в Союз. Рядом с нами, в грузовой кабине, лежало обуглившееся бронекресло с останками командира экипажа Павла Винника.
Через 3 минуты в вертолёт заскочил озабоченный Григорьев, за ним грустный Крушинин и расселись по разные стороны грузовой кабины. Начальник АА бросил командиру Ми-8: «Летим домой». Потом, обратившись ко мне, спросил: «А далеко ли сбит твой вертолёт?». Я ответил: «Да нет, километра три отсюда». Тогда он приказал командиру Ми-8: «Летим к сбитому вертолёту».
Хорев выполнил энергичный разворот вправо. Через 1–2 минуты Григорьев опять обратился ко мне: «А чем тебя сбили?». Я коротко ответил: «Ракетой». Тогда он опять скомандовал: «Летим домой», и вертолёт развернулся влево. По прошествии ещё пары минут мне опять последовал вопрос: «А как ты думаешь, можно ли его восстановить?». Я ответил: «Думаю, что можно, но необходимо заменить левый двигатель и часть основных агрегатов». Григорьев опять скомандовал: «Летим к вертолёту».
После его вопроса, какой ракетой меня сбили, и моего ответа, что «Стингером», опять последовало изменение маршрута. Но, в конечном итоге, поступила завершающая команда: «К вертолёту». Пролетев ещё немного, мы высадились недалеко от моего сбитого борта в низине. С воздуха нас прикрывала дежурная пара боевых вертолётов.
Сбитый вертолёт стоял 400 метров впереди, на пригорке. Поднимались к нему втроём. Григорьев и я, с автоматом в левой руке, шли рядом. Правее, метрах в 50 от нас, шёл измученный свалившимися на полк бедами Крушинин, но тоже с автоматом и в жилете НАЗ-И с гранатами. Невдалеке были слышны пулемётные очереди. Пытаясь разрядить и смягчить обстановку, я сказал примерно следующее начальнику АА: «Товарищ полковник, вы не волнуйтесь, мы же не знали, что там душманы с ПЗРК засели, а вертолёт мы восстановим». Он ничего не ответил, только хмуро посмотрел на меня. Затем подойдя и быстро осмотрев повреждённую машину, Григорьев смягчился. Он коротко бросил мне: «Молодец!», и приказал всем быстро возвращаться.
Ноябрь 2008 года.
Ширяев Валерий Геннадьевич
Нас мечтали либо похитить, либо зарезать
Я родился в 1959 году. Воинское звание — майор. Проживаю в Москве.
Закончил 529-ю школу города Москвы в 1977 году. В том же году меня призвали в армию, отслужил 2 года в ракетных войсках стратегического назначения (РВСН), демобилизовался осенью 1979 года.
В этом же году поступил на факультет «Институт стран Азии и Африки» при МГУ. О вводе советских войск в Афганистан я услышал по радио 27 декабря 1979 года, у себя дома, сидя на кухне.
В 1980-м году было распределение по языкам, я получил персидский, а вторым языком — дари (официальный язык Афганистана). В феврале 1985 года отправили на языковую практику. Обстоятельства сложились так, что после распределения, мы с удивлением обнаружили, что все служившие в армии (большинство студентов в этих группах) и принявшие присягу оказались сосредоточены в 2-х персидских группах. Тогда стало ясно, что нас всех, целенаправленно, послали учиться на войну.
В Афганистан прибыл в середине февраля 1985 года, был распределен переводчиком, при военном советнике 76-го полка 8-й пехотной дивизии ВС ДРА (вооруженные силы Демократической республики Афганистан) — полковнике Владимире Ефимовиче Никоненко.
Всего в полку было четыре советника: советник командира, советник по артиллерии, зампотех и замполит. И я, военный переводчик. Если они ходили в боевые операции поочередно, по двое, то мне, как переводчику приходилось на каждую. Поменяться возможности не было, боевые действия шли беспрерывно, сразу после первой операции начиналось планирование второй. Всего в своей кабульской квартире я прожил только 3–4 недели. Все остальное время на войне.
Как выяснилось позднее, мы были на территории ДРА незаконно. Погибший Владимир Твиров, из следующей группы, при похоронах, в Москве, не имел даже права на почести и оплату похорон за счет военкомата (при командировке в Герат автоматная очередь ему снесла пол головы).
Министерство обороны впоследствии признало, что это была ошибка. Из 12 человек целым не вернулся никто. Несколько человек получили ранения и все перенесли различные заболевания, такие как: гепатит (им переболела половина), малярия, холера.
По возвращению в СССР всем нам было отказано в праве получить удостоверение участника боевых действий. Оказывается, мы не имели права воевать! Отправляли — нормально, а обратно — ничего.
Всего в нашей группе 2 тяжелых ранения, 6 легких, 2 компрессионных перелома позвоночника и испорченная печень, кровеносная и нервные системы у половины ребят.
Советский Союз проводил гигантскую работу по восстановлению страны: строительство дорог, школ, больниц и т. п. До ввода войск, в Афганистане, к гражданам СССР, отношение было удивительно теплое. Мы были лучшими друзьями, никого там так не любили как нас. Все эти усилия пошли прахом после ввода войск. Мы сразу стали самыми главными врагами, самыми ненавидимыми людьми.
Интересно обосновывался ввод войск в Афганистан. Все советские военнослужащие должны были, с точки зрения партии и правительства, понимать, для чего их посылают воевать. Поэтому была выдвинута такая идея, что в
Афганистане была революция, развиваются социалистические преобразования, но какая-то часть общества, в основном богатые и состоятельные люди, воспротивились этой революции, началась гражданская война. СССР находился на одной из сторон, помогая угнетенным афганцам, а международный империализм, во главе с США, уже был готов ввести в страну свои войска.
Подобная легенда пользовалась большой популярностью среди советников и офицеров. Тысячу раз слышал, что мы опередили американцев на один день. Поразительная живучесть мифологии, которую люди сами себе придумывают, в этом случае проявилась потрясающе.
В первый же день, как я прилетел, на попойке с офицерами в честь прилета, я спросил у офицеров: «А для чего мы вообще ввели войска? Ведь Афганистан — нищая, аграрная страна, разобрались бы они сами между собой».
