— Так в каком же году он родился? — спросил заторможенный Р.
— Но это же так просто! — сказала Ирочка. — Вы помните, была такая передача, когда Урмас Отт задавал Георгию Александровичу вопросы?
— Кажется, помню.
— А вы не обратили внимания, когда Урмас его спросил о родине, Тбилиси, Гога ответил: «Откуда вы взяли эту ерунду? Я родился в Ленинграде!». Представляете?.. Все были просто потрясены!..
— Хорошо, — сказал Р. — А где же он родился?..
— А вы подумайте, Владимир Эммануилович, — лукаво сказала Ира. — Я делала его жизнеописание и приставала к Георгию Александровичу с теми же вопросами. Понимаете, ни звание народного артиста СССР, ни депутатство, тем более что оно уже кончилось, ничего по жизни не дают. Настоящие, гарантированные льготы до конца дней дает только звание Героя Соцтруда. И он мне сказал: «Ира, я хочу получить „Гэроя“ пры жизни! И пишите мое жизнеописание в соответствии с этой задачей: „Я родился и так далее, и так далее…“» И я написала. Между прочим, у меня есть фотография, где я привинчиваю ему эту звездочку. Не такая уж она красивая…
И Суханов рассказывал, как однажды дома «у Гогочки» они, забавляясь и, разумеется, в шутку, стали цеплять на его пиджак все «рэгалии», и Гогочкин пиджак стал похож на бронежилет…
В покупке феноменального кожаного пиджака Миньке ассистировал Басик. Дело было в Аргентине. Предмет мечты висел в известном магазине для моряков, хозяйкой была русскоговорящая полька взрослых лет, травленая блондинка с помадным ртом, и Миша уже не раз пиджак примерял. Здесь случалось чудо: сшитая на другом полушарии вещь вышла на заказ: плечи, талия, рукава, бедра, разрезы, пуговицы, ну просто отпад!..
Полька была дама непростая: разговорив некоторых гастролеров, купила у них водку и тут же заложила продавцов смотрящим.
Оказавшись внутри пиджака, Волков спрашивал:
— Сколько пани хочет за вещь?
И та отвечала задумчиво и несколько в нос:
— Тши тыщёнцы песо…
— Но это слишком дорого, — раздевался Миша. — Мы уходим!..
— Як пан хце, — отвечала хозяйка, с помощью длинной палки возвращала желанную обнову под потолок, и там, высоко, на вешалке, Мишин пиджак кокетливо поводил плечами…
Трех тысяч песо у Миши то ли уже не было, то ли было жаль отдавать, и он думал, как заставить гордую полячку снизить аргентинскую цену.
— Бас, я понял, — сказал он наконец. — Я знаю, как ее охмурить. Я беру свои ноль семьдесят пять, дарю ей, именно дарю!.. И она делает мне скидку.
— Идея неплохая, — сказал Бас, — но водки жаль.
— Зато какой пиджак! — сказал Миша, и они опять пошли в магазин. Моисейка нес бутылку в пластиковом пакете и в предвкушении блаженства напевал довоенный фокстрот. У него был такой эстрадный номер, и то под фонограмму, то под Володю Горбенко с аккордеоном он пел довоенные песенки и романсы.
Покупатели открыли дверь со звоночком, и навстречу им приплыла помадная полька.
— Добрый день, пани! — с обворожительной улыбкой сказал Волков.
— Джень добры, — ответила хозяйка, улыбаясь в ответ.
Бас тоже улыбался. Миша вынул «Столичную» из пластикового пакета и широким жестом поставил ее на прилавок. Она была хороша: в экспортном исполнении, нарядная, как невеста, с винтом, не скобарская поллитровка, а высокая дворянка ноль семьдесят пять!..
Они помолчали, любуясь, и хозяйка, торговая душа, спросила:
— Цо пан хце?.. Сколько песо?..
Миша гордо покачал головой и сказал:
— То подарунок!.. Русский сувенир!.. Для вас!.. Пшепрошу, пани!..
— Дзенькую бардзо! — сказала хозяйка и убрала бутылку под прилавок.
— Так! — сказал Миша, — а теперь покажите мне этот пиджак!..
— Проше, — сказала полька и, достав с высоты пиджак, подала его Мише.
Волков аккуратно снял бежевый шерстяной, аккуратно повесил его на плечики, надел кожаный и, горделиво оглядывая себя, спросил:
— Так… Хорошо… А сколько же он стоит?..
— То будет стоить пану, — хозяйка задумалась, — тши тыщёнци песо…
Миша остолбенел. Бас тоже.
— Две с половиной! — тоном увещевания сказал дрогнувший герой.
— Не так, — покачала головой хозяйка, — тши!..
Выходя из магазина в старом пиджаке, Минька сказал:
— Вот сука!.. Представляешь, какая сука!
— Я видел, — сказал Бас. — Волчьи законы рынка!..
— Трах-тибидох-мандарах! — сказал Миша. — Зачем я ей водку отдал?!
— Да, — сказал Бас, — водки, конечно, жаль. Представляешь, как бы мы обмыли пиджачок, если б ты его просто купил?..
И все-таки Р. не хотел в другую гримерку, даже когда ушел Гай и перестал бывать Карнович. Это Волков его перетаскивал. И не потому, что пылал к Р. дружеским чувством; он боялся, что ему подсадят Ваню Пальму.
Сначала Волков договорился с завтруппой Олей Марлатовой, которая заменила умершего Валерьяна, потом — с завкостюмерной Таней Рудановой и уж после этого стал соблазнять консервативного Р.
— Да ты зайди, зайди! — увещевал он. — Такое дело, а ты ломаешься!..
— Я подумаю, — сказал Р.
— О чем тут думать?! — напирал Миша. — В этом коридоре Монахов сидел!.. Полицеймако… И сейчас…
— Не место красит, — сказал Р. и засмотрелся на высокое зеркало в темной дубовой раме. Оно звало к себе ненынешней формой, опасной глубиной стекла, обещанием каких-то ответов. Кто в него гляделся до нас?..
Вскоре, придя на «Мещан», Р. не нашел на месте своего костюма.
— Володенька, — сказала Таня, — я его повесила к Мише, ты там сегодня один. У вас ведь разные спектакли, вы почти не встречаетесь…
Одиночество — тоже приманка…
Не прошло и месяца, как из новой гримерки исчезло старинное зеркало, высокое, безупречное, становящееся «своим», с тревожным массивным стеклом в мельчайших трещинках по углам. Иногда в нем уже возникал и приближался призрак Блока в белом отстиранном свитере. Он то входил, то скрывался, как тень Гамлетова отца…
— Таня, в чем дело, где зеркало?..
— Миша велел вынести, оно занимало много места. А что?
— То есть как? Что значит «велел»? Он что здесь — хозяин, а я приживал?.. Как он смел не спросить меня?! Где зеркало, Таня?!.
— Володенька, что ты так волнуешься?
— Ты не понимаешь?! — Вернуться к себе Р. уже не мог, на его место посадили Колю Лаврова, приглашенного в «Оптимистичку». — Я играть без него не могу!.. Звони Ольге, ищите зеркало, чтобы завтра же было здесь!..
Назавтра зеркало вернулось…
Читатель, не переживший наших страстей, не в силах понять, как много значит зеркало, в которое смотрят твои герои, какая тут связь, как странен путь, которым они идут к сцене, и какие мысли мучают их по дороге. Театр — Марс, мы — марсиане, и верность месту — наш планетарный инстинкт.
