Наполеон не мог не понимать, что новое сражение может кончиться для французской армии катастрофой. Попытка польского корпуса Понятовского обойти Малоярославец у Медыни получила жесткий отпор от казаков Платова. А посланный в разведку осторожный и рассудочный маршал Бессьер вернулся с неутешительными сведениями. По его твердому мнению, в случае наступления на юг придется шаг за шагом пробиваться с тяжелыми боями. Наполеон неохотно согласился с ним и склонился над своими картами.
Ночью в небольшой деревушке Городне французский император собрал военный совет, в котором участвовали наиболее близкие ему военачальники: Даву, Мюрат, Бессьер и Эжен де Богарнэ. Спорили долго, но так и не пришли к единому мнению, и наутро император лично отправился на рекогносцировку. С небольшим конвоем Бонапарт чуть не попал в лапы к шести казачьим полкам генерал-майора А. В. Иловайского 3-го. На некоторое время с немногочисленной охраной Наполеон оказался в полном окружении. Большинство очевидцев утверждали, что небольшой эскорт, окружив французского императора, принял бой. Казаки явно могли его захватить в плен, если бы не самоотверженность подоспевших польских улан, да донцы не польстились бы на французский обоз, проходивший неподалеку, и не кинулись его грабить. Чудом спасшийся Наполеон вернулся в Городец, но затем все же довел рекогносцировку позиций до конца.
Вечером он снова вызвал маршалов на совет. На этот раз прений не возникло – движение на Калугу с ее пищевыми складами невозможно. Никогда прежде маршалы не видели своего императора таким растерянным. Схватившись обеими руками за голову, он неподвижно сидел, облокотясь на стол, устремив взор на карту. Всю ночь Наполеон провел в мучительных размышлениях: этот судьбоносный эпизод доходчиво отразила мастерская кисть известного русского живописца-баталиста В. В. Верещагина…
«Эта каналья Кутузов не получит от меня новой баталии», – в сердцах заявил он на следующий день. Многолетний боевой опыт предостерег его от этого рискованного шага. Впервые в жизни Наполеон отказался от генерального сражения: в случае поражения катастрофа наполеоновской армии была неминуемой. Прорваться на Ново-Калужскую дорогу и выйти в неразоренные южные области России, а самое главное, уйти от холодной и суровой наступающей зимы в мягкую позднюю осень ему не удалось. Оставался один путь – назад, на Смоленск, через Можайск, по той же Старой Смоленской дороге, по которой французы пришли к Москве. Если тактически Бонапарт выиграл у Кутузова (он вытеснил русские войска из Малоярославца), то Михаил Илларионович взял стратегический реванш: в первый раз за русскую кампанию Наполеон повернулся спиной к русской армии. Выгнанная на Старую Смоленскую дорогу наполеоновская армия вытянулась в одну огромную колонну…
«С того момента, – пишет участник похода в Россию французский генерал барон де Сегюр, – он стал видеть перед собой только Париж, точно так же, как, уезжая из Парижа, он видел перед собой только Москву. Это был поворотный момент в его судьбе. Завоевание мира прекратилось. Началось крушение Великой империи».
Глава 31
Сказ про то, как Кутузов «гнал» Наполеона из России, или Как тот «уносил ноги»…
Теперь уже Наполеон всячески избегал сражений и быстро уходил на запад. «Я мог бы гордиться тем, что я первый генерал, перед которым надменный Наполеон бежит!» – писал тогда Кутузов. Более того, ненавидимый всей монархической Европой-«старушкой», «корсиканский выскочка» встал на путь несчастий!
…Между прочим, порой Кутузову случалось «комментировать» отступление Наполеона. Так, находясь с войсками на марше, он, сидя в своих дрожках, нагнал гвардейцев-семеновцев и обрадовал всех тем, что перехвачен наполеоновский курьер из Парижа. Как оказалось, он вез Бонапарту пренеприятное известие о заговоре против него мало вменяемого генерала Мале, возникшем в Париже, пока император «отдыхал» со своей Великой армией в Москве. Кутузовская реакция на эту новость была весьма иронична: «Я думаю, собачьему сыну эта весточка не по нутру будет. Вот что значит не законная, а захваченная власть»…
Широко известно, что Кутузов не стремился навязать Наполеону решительное сражение. «Сами пришли, – говаривал он о французах своим ретивым свитским генералам, – сами и уйдут». Уповая на «нанесение величайшего вреда параллельным движением и действиями на операционном пути» отступавшего врага, он шел южнее, прикрывая богатые южные провинции России от возможного прорыва туда наполеоновской армии. Русский авангард Милорадовича постоянно висел «на хвосте» (арьергарде) Наполеона; севернее Смоленской дороги его теребили казаки Платова и отряд Э. Ф. Сен-При, а южнее – отряд Орлова-Денисова.
Колоцкий монастырь – Вязьма – Дорогобуж – Духовщина – Ляхово – Красный (здесь Наполеон сам руководил боем и хотя проиграл его, но «унес ноги») – Березина: вот основные места боев между русским авангардом и разрозненными частями наполеоновского арьергарда.
…Кстати, Ермолов потом писал о том, как Кутузов вел войну с бегущим из Москвы Бонапартом. В сражении под Тарутиным: «Порой Кутузов командовал наступать, но чрез каждые сто шагов войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал участия в сражении». Когда шел бой под Красным, Ермолов застал Кутузова и Беннигсена мирно завтракавшими. Узнав, что под Красным жаркое дело, лицо Кутузова просияло от удовольствия, и он сказал: «Голубчик, не хочешь ли позавтракать?» Во время завтрака Ермолов просил Беннигсена, у которого ребенком сиживал на коленях, поддержать его в необходимости усилить авангард для разгрома неприятеля, но тот упорно молчал. Лишь только Кутузов покинул их, как Беннигсен с укоризной промолвил: «Любезный Ермолов, если б тебя не знал с детства, я бы имел полное право думать, что ты не желаешь наступления; мои отношения к фельдмаршалу таковы, что мне достаточно одобрить твой совет, чтобы князь никогда бы ему не последовал». «Марш от Малоярославца до Днепра, – читаем мы у Щербинина, – представлял собою беспрерывное противодействие Кутузова Коновницыну и Толю». Оба хотели перекрыть Наполеону путь на Вязьму, главнокомандующий желал предоставить «отрезать» его свежими войсками адмирала Чичагова. «Нерешительное движение армии» свидетельствовало об этих колебаниях. В Полотняных Заводах Кутузов, похоже, намеревался расположиться «на зимние квартиры», так что однажды Толь, придя в отчаяние, вбежал к Коновницыну и вскричал: «Петр Петрович, если мы фельдмаршала не подвинем, то мы зазимуем!» Милорадович потом с жаром рассказывал, что он доносил Кутузову о появившейся возможности пересечь отступление Наполеона близ Вязьмы и нужно только его на то предписание. При этом, зная нюансы характера Кутузова, Милорадович заключил свое донесение словами: «могу уверить Вашу Светлость, что от сего движения не предстоит никакой опасности». Сравнивая полководческие манеры Кутузова и хорошо ему известного Суворова, Милорадович констатирует: «Если бы Суворов был на месте Кутузова, то я не сказал бы ему ни слова об опасности, а написал бы просто: «Иду на Вязьму!», а он бы мне коротко ответил: «Благословляю!» Подвинуть-то Кутузова подвинули, но «старая лисица севера» все равно поспешал не спеша. Так, среди русского офицерства ходили упорные слухи, что когда под Красным французов уже ждал капкан (русские раньше большей части остатков Великой армии вышли туда!) и оставалось лишь его захлопнуть, Кутузов всячески затягивал с приказом на атаку и никакие доводы полковника Толя и генерала Коновницына не смогли на него подействовать. Когда им все же удалось уломать заартачившегося было главнокомандующего, то было уже поздно – сам Бонапарт и его гвардия уже почти миновали самый опасный для них участок дороги, и результат сражения был не тот, на который можно было бы рассчитывать. Впрочем, свою стратегию – взять врага измором – «старая лисица севера» до поры до времени не обнародовал: «что знают двое – то знают… все»…
