Полковник Гришин вздохнул, задумавшись. Родионова он знал хорошо несколько лет, все заботы военных он всегда воспринимал как главнейшие в городе, а в снаряжении дивизии на фронт принимал такое живейшее участие, как будто сам должен был в ней воевать.
- В редакцию пришли, - продолжал Мазурин, - там сразу аврал, срочно начали номер готовить. Да, я ведь его показать-то вам забыл! - Мазурин вытащил из планшетки пачку газет, развернул одну. - Вот наш рапорт городу, моя статья, а это - Коваленко написал.
- Даже фотографию вашу дали, - удивился Канцедал.
На снимке в центре номера были Мазурин, адъютант комдива Мельниченко, политрук Оленин и шофер сержант Катушев.
- Еще в одном номере должна быть моя статья о дивизии, обещали прислать на днях, - сказал Мазурин.
- А на каких заводах были? Как там вообще в тылу настроение? - спросил Канцедал.
- Я был в Канавине на кожзаводе, это за "Двигателем революции", ремни там делают, портупеи. Настолько трогательная была встреча... Слушали все исключительно внимательно, жадно даже. Когда стал рассказывать о зверствах немцев, то многие плакали, потом кричали все "смерть палачам!". Я от них еще больший заряд ненависти получил. Многие нас спрашивали о мужьях, как воюют, но мы ведь мало кого знаем... Подарили нам новые ремни и голички хромовые. Были и в обкоме комсомола, Кудряшов собрал всех своих работников, выступали. Особенно всех их интересовало, как воюют комсомольцы. И так - каждый день: встречи, разъезды, беседы.
- Иван Тихонович, посмотри, - удивился Канцедал, взглянув на объявление на четвертой странице газеты, - все кинотеатры работают. В "Паласе" "Александр Невский" идет, как будто и войны нет. Неужели где-то в кино люди ходят?
- И мы ходили, в "Прогресс". Все там, как до войны. Только в середине сеанса зажгли свет, и патрули стали проверять документы. Идет обычная тыловая жизнь, - сказал Мазурин. - И кино, и театры, и даже филармония работает. Хотя, конечно, чувствуется, что война: то и дело на площадях попадаются прожектора, а то и зенитки.
- И в Горьком налеты были? - спросил Гришин.
- При нас два раза, - сказал Мазурин. - Но, конечно, не такие, как на фронте.
- В ноябре часто летали, а теперь раз в неделю, а то и реже, - вступила в разговор Вера Глебовна.
Мазурин отметил про себя, как они похожи с Иваном Тихоновичем. Такая же ладная, сбитая. Удивительно длинная и красивая коса.
- Как у вас там со снабжением? - спросил жену Гришин.
- Конечно, не так, как до войны, но жить можно. На рынке все дорого: мясо - сто сорок рублей, молоко - двадцать.
- Я тебя не спросил: как ты в состав делегации сумела попасть? спросил ее Иван Тихонович.
- Это Лизы Туркиной инициатива, но все официально, через горвоенкомат.
Своему адъютанту Ивану Мельниченко, который тоже ездил в Горький, поскольку у него со дня на день должна была родить жена, Гришин строго-настрого приказал ни в коем случае не брать с собой на фронт Веру Глебовну, как бы ни просилась. Но она все же сумела убедить секретаря обкома партии Родионова в необходимости этой поездки.
Догадавшись, что Гришиным надо поговорить и о своих домашних делах, Мазурин оставил их и подошел к редактору дивизионной газеты Васильеву, сидевшему в штабе за соседним столом.
- Ну, Дмитрий Михайлович, теперь у нас настоящая газета будет. Своя материальная база - автомашина, печатная машина, шрифт.
- И как же ты сумел все это выбить? - удивился Васильев.
- Товарищ Родионов помог. Да и я же - старый газетчик. Представляете, пришел к себе в редакцию - как налетели все, расспрашивали да расспрашивали, как будто и газет не читают.
- Хорошо, значит, дома... - позавидовал Васильев.
- Конечно, как в другом мире. Патефон, шампанское, занавески на окнах, - так отвык от всего этого.
- А ты же говорил, что у тебя жена с сыном где-то под Москвой сейчас.
- Да, вот заехать не получилось, надо было двигаться строго по маршруту. А дома я был - у сестры жены. Если бы Вязники стояли далеко в стороне от маршрута, я бы к вашим не сумел заехать.
Мазурин уже рассказывал Васильеву подробно, как он со всей делегацией на обратном пути побывал у него дома, также подробно пришлось рассказывать об их семьях и Канцедалу, Бабуру, куда он отвозил письма и гостинцы. После этих рассказов он почувствовал, что стал как-то ближе к Канцедалу, в неофициальной обстановке тот не был таким суровым и недоступным. До этой поездки в Горький Мазурину как-то и в голову не приходило, что у всех командиров дома остались жены и дети, что каждый из них - муж и отец.
Разговор за столом давно стал общим, делегаты подробно рассказывали о жизни в тылу, фронтовики вспоминали минувшие бои - для них это был редкий повод собраться за столом всем вместе, хотя бы немного забыть о войне и смерти. Но все равно все разговоры, так или иначе, сводились к войне.
- Товарищ полковник, - спросил Гришина один из делегатов, рабочий с "Красного Сормова", - нам бы передовую завтра посмотреть, своими глазами увидеть войну.
Гришин взглянул на часы, было уже за полночь.
- Тогда уж не завтра, а сегодня. Давайте-ка, товарищи, отдохнем, и вы устали с дороги, и нам завтра еще воевать надо.
Утром делегатам показали передовую. Издали, конечно. Начался бой и в полки идти было опасно, но и то, что видели делегаты, почувствовал Мазурин, потрясло их. Хотя и не в окопах, но и не в кинозале - война показалась всем такой, какой есть: с убитыми, искалеченными. Утром делегаты увидели десятки измученных до предела бойцов, разбитую технику и деревни, от которых остались одни печные трубы.
Делегаты раздали подарки из тыла и уезжали домой без того настроения, с которым приехали. Лейтенант Иван Мельниченко даже услышал, как один из делегатов, пожилой заводской рабочий, с вызовом спросил Гришина: "Почему вы так много губите людей?" - "Потому что война без жертв не бывает", неуверенно ответил Гришин.
Гришин был даже рад, когда делегация, наконец, уехала. Гости приезжали, в общем-то, и не во время: бои шли тяжелые и неудачные, все время на нервах, а тут еще на гостей надо отвлекаться.
Политрук Николай Мазурин все же добился у начальника политотдела разрешения съездить на передовую, на речку Березуйку. В "долину смерти", как ее теперь называли в дивизии. На следующий день после отъезда делегации из Горького Мазурин вместе с политруком Скородумовым из политотдела выехал на санях в 624-й полк.
Чем ближе к передовой, тем чернее был снег от разрывов снарядов и мин, редкие деревья стояли, словно обгрызенные в бешенстве каким-то чудовищем, то и дело попадались трупы лошадей. Ехали Окой, берега реки прикрывали от гитлеровцев, но на повороте они все же попали под пулемет - стреляли с церкви из Чегодаево.
