И что? Заслуга всегда достается другому: кому угодно – только не Флоримону! Ведь это он первым начал сочинять в веселом театральном жанре, он даже название для него придумал: оперетта – то есть маленькая опера. Но успех достался другому композитору – неунывающему живчику Жаку Оффенбаху, которого даже окрестили королем оперетты. А ведь когда-то Оффенбах начинал работать под началом Эрве, но быстро открыл собственный театр «Буфф-Паризьенн» и превратился из друга в конкурента.
Ох, зачем вообще Эрве связался со сценой?! Сочинял бы церковную музыку, работал органистом. Тем более что из психованного Бисетра Флоримону, как талантливому органисту, удалось перейти на службу в знаменитую парижскую церковь Сен-Эсташ. Правда, настоятель Бисетра отпускал органиста не только с огромной неохотой, но и с недоумением.
«Как же так? – воскликнул он. – Ведь покойный брат органист предрек, что его преемник нас не покинет и даже умрет в Бисетре!»
Услышав такое, Флоримон в ужасе ринулся вон из кельи настоятеля. Конечно, он помнил, что органист, на чьем месте он оказался, слыл в лечебнице пророком. Но о том, что он предсказал своему преемнику смерть в Бисетре, узнал впервые. От такой перспективы впечатлительный бедняга Флоримон чуть не потерял сознание. Нет уж, из этого Бисетра надо бежать. И что бы ни пророчил местный провидец, Флоримон никогда больше не вернется сюда!
И пусть он останется без жалованья, которое никак не желает выплачивать упрямый настоятель Бисетра, зато будет проводить мессы в лучшей церкви Парижа. Сен-Эсташ – это вам не нищая часовня лечебницы. И прихожане ее – не грязные больные, а изысканные аристократы привилегированного квартала. За такое место следовало держаться зубами. Флоримон сочинял мессы, мотеты и другие церковные произведения. Но… покоя ему не было – он начал мечтать о театре.
Сцена! Да Флоримона пот прошибал, когда он думал о ней. Настоящая «живая» музыка: арии, дуэты, веселые куплеты, не то что скучные, засушенные хоралы. Кулисы, актрисы, кокетливые личики, свободные нравы. Да за это можно продать душу дьяволу!
В 1847 году Флоримон познакомился с комическим актером Дезире – смешливым и толстеньким. «Хватит протирать штаны у органа! – хмыкнул он. – Напиши-ка музыку к моему бенефису!»
У Флоримона тогда дыхание перехватило: сочинить музыку для театра – не чудо ли это?! В три дня он написал музыкальную буффонаду «Дон Кихот». Дезире пристроил ее в почтенный театр «Пале-Рояль», где и подвизался сам. Это же какая честь для Флоримона: когда-то в стенах «Пале-Рояля» играла труппа великого Мольера, а теперь зазвучит музыка молодого композитора!
Директор театра тогда спросил его: «Ваша фамилия?»
У молодого композитора сердце екнуло. Если церковное начальство узнает, что он, Флоримон Ронже, подвязался на сцене, оно выгонит его взашей. На что тогда жить? «Пале-Рояль» хоть и взял буффонаду, но не заплатил ни сантима. Так что церковную службу нельзя бросать. Но тут Флоримона осенило: в театре станет работать не Ронже, а другой человек. И он крикнул: «Флоримон Эрве!»
И откуда только взялся тогда этот самый Эрве? Впервые Флоримон услышал эту фамилию год назад, когда только осваивался в аристократической церкви Сен-Эсташ. Группа молодых повес слушала его игру на органе и, ничуть не смущаясь, обсуждала исполнителя: «Никакой он не гений! И без особых талантов. И вообще – посредственный органист. Да наш приятель, граф де Эрве, на рояле куда лучше играет. И песенки его куда веселей!»
И молодые повесы начали прямо в церкви насвистывать пошленькие мелодии. Флоримон тогда еле-еле усидел за органом. Да как посмели эти бездельники свистеть в церкви?! «Может, хоть староста их остановит?» – подумал он. Но и церковный служитель не сделал замечания – богатые прихожане нужны везде.
А через пару дней Флоримон столкнулся с графом де Эрве на ступеньках церкви. Граф шел не один, а с двумя красотками. Те щебетали вовсю, стараясь каждая привлечь внимание к себе. Граф же в безупречной темно-зеленой фрачной паре только лениво улыбался.
Флоримон тогда просто замер. Вот это жизнь: наряды, девушки, улыбки. Может, поэтому на вопрос директора театра он прокричал фамилию Эрве.
Но, как всегда, черт его дернул! Никто же не знал в лицо молодого композитора. И граф де Эрве, прибывший на премьеру «Дон Кихота», как всегда не смущаясь, раскланивался на приветствия своих светских друзей, которые посчитали, что музыку к «Дон Кихоту» написал именно он. Ведь он же – Эрве. А бедняга Флоримон тогда только удивленно и взволнованно смотрел, как с успехом его премьеры поздравляли другого.
Но бог с ними, со всеми! Эрве вздохнул – что было, то прошло… Тогда, конечно, он прорыдал полночи. Зато теперь, на провале «Нитуш», вполне бы согласился, если бы его музыку приписали другому. Да только чудес не бывает: за провал придется отвечать самому… И в это время в коридоре появился помощник режиссера: «Маэстро, оркестр в сборе!»
Задвинув подальше все переживания – и прошлые, и настоящие, – Эрве поспешил в оркестровую яму. Нельзя, чтобы оркестранты настраивались кто в лес, кто по дрова. За всем следует присматривать самому.
Под звуки настраивающихся инструментов маэстро успокаивался. Очнулся, только когда по проходу зала пробежал служитель, давая последний звонок. Оказывается, разряженная партерная публика уже почти расселась. Шелестела программками, наводила друг на друга бинокли, обсуждала прошедшее Рождество и предстоящий спектакль.
Эрве выбрался из оркестровой ямы и пристроился в директорской ложе на последнем ряду кресел, не видных ни со сцены, ни из зала. Сейчас начнется провал!..
Дирижер взмахнул палочкой, оркестр вступил, занавес пошел вверх. На сцене появились целомудренные воспитанницы монастырского пансиона. Композитор вытянул шею. Бог услышал его молитвы – девицы умылись, и теперь их лица сияли естественной юной простотой. Вот они станцевали свой танец, расступились, освобождая путь примадонне. Эрве зажмурился: сейчас появится злосчастная Дениза – Жюдик и раздастся оглушительный свист. Но раздались аплодисменты. Мадам Жюдик кокетливо оглядела ложи, подняла очи на галерку и, как умела только она одна, улыбнулась одновременно всему театру – и партеру, и всем ярусам. У Эрве челюсть отвисла: Анна была прелестна и молода!
Мягко приоткрылась дверь директорской ложи, впуская новых зрителей. Около композитора присела горничная мадам Жюдик и бойко зашептала: «Моя хозяйка такая красавица! А все потому, что гримируется перед старинным зеркалом. Говорят, его сделал лет триста назад великий скульптор Бенвенуто Челлини в подарок королевской фаворитке Диане де Пуатье. И говорят, это зеркало волшебное: та, кто в него посмотрится, красавицей станет!»
