Вот с чего начинается хакерство. Ты хочешь преодолеть препятствие, воздвигнутое, чтобы держать тебя подальше. Большинство преград сооружали по коммерческим мотивам, из-за сохранения денежных потоков; сначала мы считали, что ведем битву умов, и только со временем увидели зловещую природу многих барьеров. Их возводили, чтобы ограничить человеческую свободу и управлять истиной, – подозреваю, это стало еще одной разновидностью извлечения прибыли. Мы начали со взлома коммерческих планов некоторых компаний, и кайф был просто заоблачным. Как в первый раз обыграть взрослого в шахматы. Меня поражают люди, которые не понимают этого удовольствия, ведь оно идет от созидания, глубокого понимания чего-то непознанного и сотворения нового. Хакерство мы воспринимали как творческий прорыв, дерзкое предприятие, способ перебраться через высокие стены, возведенные для защиты власти, и изменить мир. Для людей, работавших на мировые компьютерные системы, удержать других от проникновения в них было вопросом управления в том смысле, в каком Оруэлл понимал государственный контроль; а для нас взяться за эти системы стало естественным следующим шагом в юношеских попытках освоения мира.
Конечно, в тот момент сложность государственных компьютерных систем напрямую зависела от богатства и военной мощи страны. Самой интересной компьютерной сетью для нас была X.25, на основе которой работали засекреченные военные сайты большинства стран. Примерно восемь хакеров в мире раскрыли коды доступа и поделились ими друг с другом. Дух захватывало от понимания, как государства и корпорации вместе работают в этой специфической сети. И наилучшие из мирового хакерского сообщества следили за ними. Мир становился другим, вот-вот должна была пасть Берлинская стена, и моя юность совпала с великими, эпохальными переменами, когда менялась суть той идеологии, которая фигурировала в новостях каждый вечер. Но мы и так уже меняли мир. Когда телевизоры выключались, а родители отправлялись спать, батальоны юных хакеров входили в сети, пытаясь, как мне кажется, преобразовать отношения между человеком и государством, между информацией и управлением. Эта трансформация появлялась как раз вовремя, чтобы помочь разрушителям стен в их борьбе за свержение старого порядка.
У каждого хакера был псевдоним, и я взял себе имя Мендакс, вслед за горациевским splendide mendax – «благородный лжец», или «великолепный обманщик». Мне нравилась идея, что я – парень из Мельбурна, – прячась за фальшивым именем, скрывая свою повседневную жизнь, мог более или менее, но правдиво раскрывать свою индивидуальность. К этому моменту работа с компьютером отнимала бо́льшую часть моего времени. У меня начиналась болезнь хакеров: недосып, бездонное любопытство, целеустремленность и одержимость точностью. Позднее, когда я стал известен, люди часто с удовольствием начинали перечислять мои болезни: мол, и синдром Аспергера у него, и все признаки аутизма налицо. Никому не хочу портить удовольствие, но позвольте мне только заметить: я, как все хакеры, как, собственно, и большинство мужчин, немного аутичен. Но в подростковом, да и в юношеском возрасте я с трудом мог сосредоточиться на чем-либо, только если это «что-то» не воспринималось как крупный прорыв. Домашние задания превращались в борьбу с судьбой, а банальная беседа оборачивалась тяжким трудом. Но, казалось, стоит только нажать на нужную кнопку, и тут же снижался уровень местного шума, куда-то исчезала местная погода, а я оставался на международной частоте. Мы видели, как перед нами встают тысячи задач, и были одержимы освоением первых сетей, этого Интернета до эпохи Всемирной сети. Была американская система Arpanet, к которой австралийцы сперва могли подключаться, лишь если они работали или учились в университете. Вот как мы проникли в эту систему. Конечно, это была зависимость – возможность проецировать свой разум в мир, где каждый шаг совершался без разрешения. Сперва нужно было взломать университетскую компьютерную систему, затем осторожно вылезти из нее. А оказавшись внутри, можно было взломать компьютерную сеть где угодно в мире; я в то время зачастую проделывал это с компьютерами штаб-квартиры 8й армии ВВС США в Пентагоне. Мы ныряли в компьютерную систему, перехватывали управление, проецировали свое сознание куда угодно из своей неубранной спальни – во все помещения и все коридоры, и за это время мы учились понимать пентагоновскую систему лучше, чем люди из Вашингтона. Как будто мы телепортировались внутрь Пентагона, гуляли там и брали власть, как в фильме, где вы гавкающим голосом отдаете команды массовке, непринужденно сидящей перед экранами радаров. Обалдеть – вот самое подходящее слово. Но мы быстро отошли от этих фантазий, увидев, что появляется еще один великолепный новый элемент будущего, с которым мы играем. Виртуальная реальность, прежде удел научной фантастики, а теперь часть нашей обычной жизни, для многих из нас родилась на тех магистралях, где мы в одиночку гуляли по ночам.
Это был захват территории. Это был интеллектуальный прорыв. Для него требовалось желание подключаться к мышлению тех людей, которые строили пути. Требовалось понять структуру их мышления и смысл их работы. Весь процесс оказался прекрасной подготовкой для моего будущего взаимодействия с властью: я видел, как она работает и что предпринимает для защиты своих интересов. Странное дело: в такой ситуации ты не чувствуешь, что грабишь кого-то, участвуешь в преступлениях и занимаешься подрывной деятельностью. Скорее, ты бросаешь вызов самому себе. Люди этого не понимают; они думают, что мы все жадно гнались за богатством или, погруженные в свои мрачные фантазии, мечтали о мировом господстве. Нет. Мы пытались понять масштабы и потенциал нашего собственного разума, понять, как функционирует мир, чтобы выполнить свой долг, который, скорее всего, есть у нас всех. Мы просто хотели жить в этом мире полной жизнью и сделать его лучше в пределах возможного.
Внутри системы мы натыкались на своих противников. Это все равно что в темную ночь встретить незнакомцев. Я думаю, тогда в мире всего лишь человек пятьдесят – противники они были или собратья? – принадлежали к элитарной группе компьютерных первопроходцев, работавших на высочайшем уровне. Вполне типичный ночной разговор: австралийский хакер встречается с итальянским хакером внутри компьютерной системы французского ядерного комплекса. В юном возрасте от такого просто сносит крышу. Днем ты ходишь по улице в супермаркет, встречаешь знакомых, просто прохожих, которым кажешься оболтусом-подростком, а ты-то знаешь, что провел эту ночь в глубинах NASA. Ты чувствуешь, что бросаешь вызов генералам, влиятельным лидерам, и со временем некоторые из нас стали чувствовать, будто вступили в контакт с главными политическими силами в наших странах. В этом не было ничего зловещего и криминального, нам все казалось естественным, ведь мы считали себя борцами за свободу личности. В конце концов мы даже не претендовали на какие-то суммы, единственным вознаграждением для нас оставались приобретаемые профессиональные знания. Сеть была в наших руках. Мы смотрели на Пентагон или Citibank и говорили: «Мы взломали их. Мы вошли и поняли их компьютерную систему. Теперь часть ее – наша. Мы вернули ее в общее пользование».
Никто из нас во время наших ночных вылазок никогда не причинял никому вреда, но мы не были такими уж наивными и не думали, будто власть согласится с нашим мнением. Австралийские власти пытались уже в 1988 году организовать несколько показательных процессов, чтобы оправдать принятие нового закона о компьютерных преступлениях, и стало ясно, что нужно вести себя осторожнее. Я обычно прятал свои дискеты в пчелином улье, поскольку был уверен, что ребята из Агентства по расследованиям и уголовному розыску не рискнут соваться туда во время своего разбирательства.
Среди моих друзей были парни, совсем помешанные на хакерстве: Феникс (Phoenix), Тракс (Trax) и Главный Подозреваемый (Prime Suspect). Двое последних вместе со мной участвовали в группе, которую мы назвали «Международные диверсанты» (International Subversives). Мы совершали ночные рейды на сети и канадской телекоммуникационной компании Nortel, и NASA, и Пентагона. Однажды я заполучил пароли доступа в Комиссию по международной связи, позвонив в их отделение в Перте и притворившись коллегой. Во время разговора я проигрывал специально подготовленную аудиозапись с фальшивым офисным шумом: жужжание принтеров, стук по клавиатуре, бормотание голосов. Это создавало нужную атмосферу для моего жульничества. Пароль мне выдали в считаные секунды. Звучит комично, но так оно и было. Когда новый закон вступил в силу, мы уже не чувствовали себя альпинистами-исследователями, забирающимися в заповедные места. Мы стали преступниками, которым грозило десять лет тюрьмы. Некоторые мои друзья уже попались, и я знал, что для меня полицейская облава – лишь вопрос времени.
