Анна Тимофеевна сокрушенно покивала головой.
- С домом мы с этим занялись, выпустили его из рук.
В глазах Юры блеснули слезинки, которые, впрочем, тотчас и высохли. Особенно когда Елена Федоровна поинтересовалась, что это он стругает.
- Это будет самолет, - радостно ответил Юра. - Очень большой и очень быстрый. Больше того, что сбили над Клушином.
С этим Юриным самолетиком произошла затем вот какая история. Как-то по школьному двору вдоль палисадника прогуливался в перемену дежурный член родительского совета Федор Дмитриевич Козлов, по профессии техник-строитель, человек общительный и смешливый.
(К слову, везде, где бы Елена Федоровна ни учительствовала, школу окружал цветник. Один корреспондент даже написал о ней перед войной очерк под заглавием «Цветущая школа», что звучало не очень грамотно, но, видимо, оШчистого сердца. И перед базовой школой палисад переполняли пионы - самые пышные цветы начала лета.) Козлов не ждал беды, когда откуда-то сверху, может быть с неба, а вернее из окон третьего этажа, на него свалилось что-то достаточно увесистое. Это оказался самодельный самолет.
Елена Федоровна уже догадалась, чей он, и вошла в четвертый класс вместе с потерпевшим. Все дружно встали и открыто, в сознании собственной невинности, со спокойным любопытством смотрели на вошедших. Одна только пара глаз упорно не поднималась от пола.
- Ну, что ж, ребята, - начала Елена Федоровна, - вы ушибли Федора Дмитриевича, а могло случиться еще хуже. Просто не знаю, как теперь и быть! Не могу даже представить, кто из вас мог принести в школу этот самолет? А главное, бросить из окна. Самолеты надо испытывать в поле, на ровном месте. И если это хороший самолет, то он полетит вверх, а не вниз.
Козлов поддакивал:
- Будь он чуток побольше, у меня на голове получилась бы целая рана!
Тогда Юра не выдержал, вышел из-за парты.
- Это мой самолет, - прошептал. - Простите. Ему сделали еще несколько упреков, а когда собрались уходить, он догнал Елену Федоровну, тихо спросил:
- Вы отдадите мне его? Елена Федоровна замялась.
- Знаешь, Юра, лучше пусть останется у нас в учительской. Это ведь модель, ее надо поберечь.
Юра вздохнул: ему было так жалко своего самолетика!
А потом у Елены Федоровны случилось несчастье. Пролежав год у родных в Сибири, к ней пришло запоздалое извещение о гибели единственного сына.
В четвертом классе в этот день студент педучилища проводил беседу о красном галстуке. Ребята слышали обо всем этом впервые. Они были целиком захвачены: пионерский галстук, оказывается, часть знамени Революции!
Слезы душили Елену Федоровну. Она вспоминала своего сына таким же маленьким. И тот день, когда он впервые надел красный галстук, и как он был смущен, горд: шел, косясь на свою грудь.
Она отошла к окну, отвернулась от класса и закрыла глаза рукой.
Когда она очнулась, урок уже кончился, а в двух шагах от нее стояли Юра Гагарин и Паша Дёшин.
- Я знаю, почему вы плачете, - сказал Юра со своим обычным открытым искренним видом. - У вас убили Валю. Жалко, что он был танкист. А если б он стал летчиком, то обязательно улетел бы от врагов и спасся. Ведь самолет такой быстрый! Самолет быстрее всего на свете.
- Ну нет, - возразил Паша. - Танки тоже очень большие и быстрые. На танке можно умчаться куда хочешь.
- Что ж, по-твоему, танк обгонит самолет?!
- А может, и обгонит, - упорствовал Павлик. Начинался обычный мальчишеский спор с неизбежными преувеличениями и желанием уязвить друг друга.
...Как выглядел тогда Юра Гагарин? Сохранилась групповая фотография. В первом ряду с напряженными лицами сидят четыре учительницы - руки на коленях, накладные плечи, сумочки в сжатых пальцах, волосы по тогдашней моде зачесаны от висков вверх. Александра Ивановна Жигунова, Нина Васильевна Лебедева-Кондратенко, Елена Федоровна Лунова и Валентина Евгеньевна Болобонова. Во втором ряду, между Алей Слапик и обритым наголо здоровяком Пашей Дёшиным, ниже его на голову, с пионерским галстуком, выбившимся из-под ворота на левое плечо, стриженный под машинку, с прямым и веселым взглядом, со смешливо приподнятыми уголками губ, - ученик четвертого класса базовой школы Юра Гагарин. Последняя в том же ряду, мелкая, как дошколенок, в цветастом платьице и белых шерстяных носках на голых загорелых ножках, прижмурившись от солнышка, с пушистым цветком в руке - его подшефная Анечка, фамилию которой так никто и не смог припомнить.
Мне захотелось побродить по старинному зданию, где учился Юра. Базовой школы давно там нет, осталось педучилище. Именно в этом доме, некогда принадлежавшему купцу Верентинову, 29 августа 1812 года останавливался Кутузов по пути в Царево-Займище. О ночлеге фельдмаршала напоминает мемориальная доска. О том, что здесь учился также и Гагарин, напоминания пока еще не было.
- Движение времени определяется детьми и деревьями, - сказал Николай Сергеевич Александров, завуч педучилища. - Вот липы, которые сажали при Юрии.
Мы шли по маленькому густому саду. Странно подумать, что, когда в 1945 году Николай Сергеевич вернулся из эвакуации, здесь были только воронки от бомб. Да и само здание не взлетело на воздух чудом: какой-то мальчик влез в подвал и перерезал провод к часовому механизму мины. Все окна тогда были заложены кирпичом; на втором этаже сквозные дыры от снарядов. Очень холодно; дрова возили из леса сами на старой колченогой лошади, которую сын директора Владик - ныне Владислав Николаевич, кандидат наук в Обнинске, - прозвал «Обгоню-всех». Дров было так мало, что девушки прятали полешки под подушками, а утром несли в класс и во время лекций по очереди грелись у печки («Да наденьте вы тоже шапку, Николай Сергеевич!»). Электричество не горело, освещались коптилками. Вечером каждая девушка шла в классную комнату со своим огоньком, как монашка со свечой.
Весной решили скосить крапиву на пустыре, посадить помидоры. Когда стали расчищать двор, в ямах нашли много заскорузлых бинтов, оставшихся от фронтового госпиталя (видимо, при нем и работал отец Гагарина). Бинты подожгли; раздался взрыв. Думали - патрон. Но оказалось, что поблизости, едва присыпанные землей, лежат сто снарядов... На мины натыкались еще и спустя десять лет.
Николай Сергеевич отомкнул класс, где когда-то должен был заниматься Юрий, - большую комнату с четырьмя высоченными окнами и чуть не пятиметровым потолком. В одно из этих окон упорхнул самолетик, сбитый из планок и щепочек... Николай Сергеевич вздохнул и помрачнел. Мы молча присели за парту.
Слава не утешает, если человек погиб. Будь все земляне знакомы между собой, они бы ценили подвиги еще дороже! От друзей хотят одного: чтобы те жили. Необыкновенный поступок хорошо накладывается лишь на чужого. Близкому он всегда не по мерке: из-под подвига выглядывают просто руки и просто глаза - то, что незаменимо. Нет, подвиг не утешает, если человек погиб. Так и гжатчане живут неутешенными.
