Оставшиеся на месте приемки в Петербурге ценные вещи, которые помещались в нескольких тысячах пакетов и представляли несомненно весьма большую ценность, были переданы Германскому Совету Рабочих и Солдатских Депутатов в Петербурге, причем эта передача, однако, была совершенно номинальною. На самом деле Германский Совет Солдатских Рабочих Депутатов не мог распоряжаться этими ценностями, он даже не имел доступа к кладовым места приемки. По истечении некоторого времени эти кладовые были открыты советскими учреждениями в Петербурге, все пакеты вскрыты, все обертки уничтожены и все находившиеся там предметы перенесены в государственный сборный пункт для конфискованных ценностей. Оттуда все эти объекты были отправлены в центральный бассейн для конфискованного имущества, а именно в «Гохран» (Государственное Хранилище Ценностей) в Москве.
Эта конфискация имела для многих людей, которые доверили свои ценности германскому месту приемки, весьма печальные последствия. Все обертки на находившихся в месте приемки пакетах были сорваны, но не без того, чтобы имена и адреса отправителей не были отмечены самым тщательным образом.
Если отправители были германские подданные или люди, уже бежавшие из России, они, конечно, были вне пределов досягаемости.
Если же между отправителями встречались русские подданные, которых можно было разыскать по названным ими адресам, то они, кроме потери своих ценностей, подвергались еще самым тяжким преследованиям за контрреволюционную попытку укрыть свою собственность от конфискации.
Хотя при конфискации делалось все, чтобы предотвратить опознание предметов в дальнейшем, все же это не всегда бывало возможно. На многих кольцах, брошках и прочих украшениях, а также почти на всех серебряных вещах (приборах, посуде и пр.) были выгравированы монограммы, во многих случаях имена. С другой стороны бывало и так, что в самих вещах (табакерках, коробках и прочих закрытых предметах) находились записки, на которых значилось имя владельца. Я сам видел в Гохране золотую табакерку, в которой лежала записка: Князь Волконский, № 31. Очевидно номер описи его коллекции. Я также видел серебряную шкатулку восемнадцатого века, богато украшенную орнаментами, с приклеенной на дне запиской, носящей имя германского владельца.
Тем не менее, цель была достигнута. При всем желании оказалось бы невозможным отыскать тот или иной предмет в Гохране или в других сборных пунктах.
Один мой знакомый, доверенный банка, Н. Н., которого я знал уже много лет, имел в одном из московских банков два маленьких сейфа. В одном сейфе лежали его бумаги, различные документы и довольно значительная наличность в русских деньгах (20.000 думских рублей), в другом сейфе он хранил коллекцию золотых и серебряных монет, которой он очень дорожил. В этом сейфе находился также слиток золота ценностью в 70.000 рублей, который принадлежал не ему, а его дяде, купцу А. В. Соловьеву[6] из Петербурга.
Соловьев в сентябре 1917 г. — еще во время Керенского — был в Москве и приобрел там с целью помещения капитала слиток золота, который он опасался брать с собой в Петербург. Тогда уже очень косо смотрели на приобретение золота, хотя официального запрещения еще не последовало. Бывали уже случаи, что пассажиры Николаевской жел. дороги подвергались осмотру на вокзале по подозрению в перевозке золота. Соловьев, который абсолютно доверял своему племяннику, просил его взять на хранение слиток золота и поместить его в своем сейфе. Н. Н. сначала отказал ему в этом, так как у него самого, кроме нескольких колец и золотых монет не было никакого золота; поэтому он ни за что не хотел класть в свой сейф золотого слитка, да еще чужого. Соловьев возражал на это, что у него нет никого другого в Москве, которому бы он настолько доверял, чтобы дать ему на хранение слиток золота, и настоятельно просил Н. Н. сделать ему это одолжение. При своей следующей поездке в Петербург он возьмет с собой слиток золота, он только теперь боится брать его. Н. Н. наконец согласился. Они оба пошли в стальную камеру банка и Н. Н. положил слиток золота в присутствии своего дяди в сейф.
Порядка ради Н. Н. выдал Соловьеву расписку в том, что он получил от него слиток золота определенного веса и что он обязуется выдать этот слиток Соловьеву по первому его требованию.
Как только конфискация сейфов стала свершившимся фактом, Соловьев приехал в Москву и узнал от Н. Н., что не только его собственные ценные вещи, но и принадлежащий ему, Соловьеву, слиток золота, находятся в сейфе. Соловьев самым грубым образом обрушился на своего племянника, упрекал его в небрежности и отсутствии предусмотрительности, и заявил ему, что благоразумный человек немедленно после большевистской революции вынул бы из сейфа все, что там находилось.
Во время всего этого объяснения Соловьев вел себя, как помешанный. Н. Н. ответил Соловьеву, что он сам виноват, так как со дня большевистской революции до дня закрытия сейфов — от 25-го октября до 14-го декабря 1917 года — у него было достаточно времени, чтобы взять свой слиток, если он действительно предвидел катастрофу. Соловьев вынужден был вернуться в Петербург без всякого результата.
В апреле 1918 г., когда очередь открывать сейфы дошла до Н. Н., Соловьев опять появился в Москве и предложил своему племяннику следующую уловку: Н. Н. должен сначала дать открыть первый сейф, в котором не было ничего ценного, кроме 20.000 думских рублей. Когда же дело дойдет до составления протокола об открытии сейфа, то Н. Н. должен, вместо действительного номера открытого сейфа, просто назвать номер второго сейфа. При спешности работы чиновник по всей вероятности совсем и не заметит разницы в номерах. Таким образом второй сейф со всем его содержимым будет пока спасен. Если же чиновник заметит неправильность сейчас же, то Н. Н. всегда сможет оправдаться тем, что он по ошибке перепутал номера. В этом последнем случае, ему, конечно, ничего другого не останется, как дать открыть и второй сейф. Тогда, несомненно, обречены будут на гибель и коллекция монет и слиток золота. Но во всяком случае, нужно же сделать такого рода попытку, ибо неизвестно, сколько времени продержится советская власть. Может быть, большевики погибнут, прежде чем дойдет очередь до насильственного вскрытия тех оставшихся сейфов, владельцы которых не явятся добровольно со своими ключами для присутствования при открытии их сейфов.
Вначале Н. Н. всячески сопротивлялся, но под конец уступил энергичному натиску Соловьева. В назначенный день Н. Н. явился в банк, дал открыть первый сейф и присутствовал при том, как чиновник вынул из сейфа, находившиеся там 20.000 рублей. Н. Н. получил соответствующую квитанцию и вся сумма была впоследствии переведена на его текущий счет. Н. Н. решил, собственно, указать правильный номер, но когда чиновник спросил его о номере сейфа, то Н. Н. неожиданно назвал номер второго сейфа: как он впоследствии уверял, по наитию минуты. Чиновник ничего не заметил. Второй сейф остался, таким образом, фактически не открытым, так как он яко бы уже был открыт.
