Но для отдыха не было времени. В большинстве случаев после обеда Набоков в течение двух-трех часов давал уроки языка. После этого он спешил в «Синюю птицу», русское кабаре в Берлине. Он сочинил тогда множество маленьких комедий и принимал участие в репетициях. Но на этом его день не кончался. Дома он садился за стол и начинал писать — статьи, книжные рецензии, стихи, рассказы, переводы. Так возник первый русский перевод знаменитой английской детской книжки «Алиса в стране чудес». За свою работу он получил в качестве гонорара пять долларов, в сотрясаемом инфляцией Берлине весьма солидную сумму. Кроме того в это время Набоков разработал краткую грамматику русского языка с упражнениями для иностранцев. Как он вспоминал позже полусмеясь, полуужасаясь, первое упражнение начиналось словами: «Мадам, я доктор, вот банан»[62].
Кроме того, он часами просиживал склонившись над листами бумаги в клетку. Он составлял кроссворды для ежедневной газеты «Руль». Набоков утверждал, что является изобретателем русского кроссворда. На бумаге в клетку он составлял также шахматные задачи для развлекательной страницы той же газеты. Он регулярно участвовал в больших турнирах и добился признания как шахматист высокого класса. В это время возник его роман «Защита Лужина», трагикомической главной фигурой которого является эмигрировавший из России чемпион по шахматам.
Лишь немного времени оставалось у Набокова для другого увлечения, которому он с детства отдавал много любви и энергии: изучения бабочек. Во всяком случае он регулярно посещал все лавки, в которых тогда в Берлине торговали бабочками. Там он листал и профессиональную литературу на немецком языке. Он, по крайней мере, однажды посетил Немецкий энтомологический институт в Далеме. В книге посетителей, уцелевшей под развалинами разбомбленного во время войны здания, 21 апреля 1926 года письменными латинскими буквами сделана запись «Dr. W. Nabokoff». Сделал ли он ее собственноручно, сказать однозначно нельзя. Точно так же остается неясным, почему перед его именем поставлен докторский титул.
В Далеме Набоков познакомился со знаменитым исследователем бабочек Арнольдом Мольтрехтом, который в то время в качестве приглашенного профессора работал в Немецком институте. Мольтрехт отлично говорил по-русски, хотя и с «гортанным немецким акцентом». Он написал книгу о бабочках Уссурийского края на Дальнем Востоке России. Набоков нашел себе партнера для разговоров. «Он говорил о бабочках так чудесно, так трогательно, так романтически! […] Я просто обожал этого старого толстого ученого с красным лицом, я наблюдал, как он с потухшей сигаретой между губ очень осторожно занимался бабочками»[63]. Мольтрехт, который в книге гостей Далемского института в качестве своего места происхождения указал Владивосток, точно соответствовал тому образу усердно занимающихся искусством и наукой немцев, который ему был привит с детства[64].
Однажды Набокову удалось прямо в Берлине неподалеку от вокзала Шарлоттенбург поймать редкую бабочку и в шапке принести ее в одну из лавок, где он действительно смог ее продать[65]. Уже тогда он начал украшать бабочками свои посвящения в книгах. В романе-первенце «Машенька» он нарисовал куколку бабочки. Ведь в ретроспекции «Машенька» была произведением новичка, который еще не нашел собственного стиля.
Солидный гонорар, который ему выплатило издательство «Ульштейн» за права на немецкое издание романа «Король, дама, валет», он потратил на пятимесячную поездку по южной Франции, во время которой он посвящал свою жену Веру в основы науки о бабочках. Позже его профессиональные знания принесли ему первое в жизни постоянное место работы. В конце сороковых годов Набоков стал научным сотрудником, отвечающим за собрания бабочек в зоологическом музее Гарварда.
Одиночество и надменность
Набоков был лихой парень, энергия и фантазия которого нравились не всем современникам.
«Володя делал все с неподражаемым великолепием — будь то игра в шахматы или теннис, плавание, придумывание литературного персонажа или просто поддразнивание людей и проказничанье. Меня всегда смущали все эти проделки, которые он постоянно вынашивал. Он был высокомерен и нетерпим»[66].
Писательница Нина Берберова, жизнерадостная спутница мизантропствующего поэта Владислава Ходасевича в Берлине, описала несколько его вызывающих шуток: «не узнавать знакомых, обращаться, после многих лет знакомства, к Ивану Иванычу как к Ивану Петровичу, называть Нину Николаевну — Ниной Александровной, книгу стихов „На западе“ публично назвать „На заднице“, смывать с лица земли презрением когда-то милого ему человека, насмехаться над расположенным к нему человеком печатно… взять все, что можно, у знаменитого автора и потом сказать, что он никогда не читал его»[67]. Набоков, очевидно, очень хорошо знал, как его оценивали многие современники. В своих мемуарах он сам дал себе оценку, написав, что в то время он был «одинок и надменен»[68].
Его литературный талант открыл Иосиф Гессен, вместе с отцом Набокова основавший эмигрантскую газету «Руль». Он печатал не только шахматные задачи и кроссворды, но и побуждал Набокова как можно больше писать для литературной страницы. «Гессен с большой снисходительностью позволял мне заполнять свой лирический раздел моими незрелыми стихами», — лаконично писал В. Набоков впоследствии[69].
Набоков публиковался в свой берлинский период сначала под псевдонимом «В. Сирин». Он не хотел, чтобы его путали с его знаменитым отцом, не только из уважения к последнему, но и потому, что желал идти своим путем. Однако в эмигрантской колонии уже было известно, кто скрывается под этим псевдонимом, да автор и сам не делал из этого тайны. Кроме того, в его первых книжных публикациях появилось написанное латинскими буквами указание владельца авторских прав «Nabokoff» — принятое тогда немецкое написание его фамилии.
Когда имя Сирина получило известность среди его земляков в Берлине, русской писательской колонии уже не существовало. Ни одного знаменитого писателя не осталось на берегах Шпрее.
С теми писателями, которые до этого задавали тон на берлинской литературной сцене — а среди них были такие «литературные гиганты», как Максим Горький, Андрей Белый, Владимир Маяковский, — у Набокова не было никаких контактов. Он появился в поле зрения тогда, когда эти великие люди уже покинули Берлин, а оставшиеся пытались продолжать деятельность клубов и издательств. Зримо сократившаяся колония эмигрантов продолжала свою независимую жизнь как довольно замкнутый круг внутри немецкого общества. Более трех десятилетий спустя Набоков писал о своих первых трудных годах в Берлине:
