Но всё это придет значительно позднее. Тогда же, вовлеченный в круг общих студенческих интересов, Геннадий мало чем отличался от других своих сверстников, которые, на правах допущенных в храм науки неофитов, с почтением внимали поучениям и рекомендациям видавших виды старшекурсников. В новой обстановке освоился быстро. На первых порах поселился он у своего деда — Петра Яковлевича. Степенный и размеренный порядок, раз и навсегда заведенный в доме, стоявшем в старой и тихой, «деревянной» части города, рассудительные беседы, которые хозяин заводил за вечерним чаем, словно уравновешивали бьющие через край эмоции и дневные впечатления, отсеивая наносное и второстепенное. Главное — учеба, а она давалась Геннадию легко. Не стоял он в стороне и от общественной работы: сразу же записался в оперативный отряд — дежурили в основном по ночам, отлавливали на улицах хулиганов. Не остались незамеченными и его спортивные способности — он был зачислен в сборную команду института по волейболу. Но при этом держал Геннадий в уме, что в скором времени придется расстаться и с институтом, и с полюбившимся Орлом — отсрочек от армейской службы студенты вузов тогда не имели.
Повестка из военкомата пришла в начале второго курса, осенью 1963 года. Так что, когда Юрий Любимов приступил в Театре на Таганке к постановке спектакля «Антимиры»[2], Геннадию Зюганову, облаченному в противогаз и резиновый костюм бойца химической и радиационной разведки, приходилось окунаться в антимиры, ничего общего с поэтическими метафорами не имеющими. Довелось ему и источники радиоактивного заражения потаскать в руках, и поработать на полигонах со всеми типами БОВ — боевых отравляющих веществ. Две пары сапог сжег он за время службы в Группе советских войск в Германии — радиоактивная пыль не смывается и ничем не удаляется. Во время крупномасштабных учений 8-й гвардейской армии (бывшая легендарная 62-я, которой в годы войны командовал В. И. Чуйков) с полной имитацией ядерного взрыва потрясла воображение картина кромешного ада: залитая горящим бензином земля, дым, гарь, копоть, пыль, оглушительный грохот со всех сторон. Впрочем, при выполнении боевой задачи не до переживаний — рассудок должен быть холодным и ясным, так как любая ошибка может стать гибельной. Тревожные мысли пришли позднее, когда вернулись бойцы в расположение части и, взбудораженные, долго не могли заснуть на привычных солдатских койках: неужели эта беспощадная машина смерти будет когда-нибудь запущена?
Служить начинал в учебной части, на танкодроме под Минском. Когда по окончании «учебки» выдали полушерстяную форму, яловые сапоги и кожаные ремни, стало ясно, что продолжить службу придется за рубежом. Запомнилось, как на сборный пункт, уже в Германии, приехали представители воинских частей — «купцы». Особенно тщательно «отсортировывал» новобранцев сержант Коротких — по его независимому поведению, уверенному общению со снующими вокруг офицерами чувствовалось, что наделен он какими-то особыми полномочиями. Подошел к Геннадию: «Из вуза, говоришь, и в волейбол играешь? К нам пойдешь». Оказалось, что «к нам» — это в батальон специальной разведки.
Что ж, чем труднее, тем интереснее. Где и когда еще представится такая возможность — проверить, чего ты на самом деле стоишь, на что годишься в этой жизни? Подобным образом мыслил не только Зюганов — с таким настроем воспринимали армейскую службу большинство ребят его поколения. «Откосить» от армии тогда никому и в голову не приходило. Для молодых людей, выросших в трудные послевоенные годы, слова о том, что защита Отечества — их священный долг и почетная обязанность, не были пустым звуком. К тому же не отслужишь в армии — не будешь восприниматься окружающими и, что особенно обидно, девушками как настоящий мужчина. Желающих сознавать свою ущербность было не много.
Не нагоняла на молодежь страха и пресловутая «дедовщина». Конечно, негласное распределение обязанностей между молодыми и старослужащими солдатами существовало издавна: «Молодые пол моют, старики хлеб режут». Однако на этом старая армейская традиция в основном и исчерпывалась. Естественно, до издевательств, унижения человеческого достоинства дело никогда не доходило. Ну а что касается занятий, строевой и боевой подготовки, то здесь поблажек никому не давалось, а «старики», как правило, зорко опекали новобранцев. Слишком хорошо они знали, что в одиночку, обособившись, тем более в таком подразделении, в каком довелось служить Зюганову, ни одну боевую задачу не выполнишь, а на зараженной радиацией или отравляющими веществами местности без взаимной поддержки и шагу не ступишь.
Не всем дано служить в спецразведке. Без хладнокровия, дисциплинированности, готовности прийти на помощь товарищу с такой работой не справишься. Приходилось иногда видеть: на обычной «курилке» парень хорохорится — вроде как всё ему нипочем. Но когда попадает в зону реального облучения или заражения и видит, как зашкаливают и «горят» приборы, как кипит синильная кислота (один глоток — смерть), ударяется в панику. Довелось Геннадию таскать таких на себе. Занятие не из приятных, порой просто страшно становилось — того и гляди схватится за трубку твоего противогаза и себя и тебя погубит. В экстремальных условиях, в которых приходилось действовать разведке, от неожиданностей, конечно, никто не застрахован. Однажды и у Геннадия во время работы на полигоне, зараженном синильной кислотой, отказал клапан противогаза. Задыхаться начал, перед глазами багровые круги пошли. Только усилием воли сохранил сознание и успел подать сигнал напарнику. Тот не растерялся, сумел перекрыть подсос ядовитого воздуха, помог выйти из смертельной зоны.
Серьезное психическое испытание — обязательная для разведчика обкатка танками, которую тоже не каждый выдерживает. Ну а помимо всего прочего и физические нагрузки сумасшедшие. Ведь после ядерного удара противника в зону поражения обычных разведчиков не пошлют. Поэтому осваивать приходилось все основные виды разведки — глубинную, боевую, специальную. Лучшая тренировка необходимой для этого выносливости — регулярные кроссы: семь километров в противогазе, при полной выкладке, с автоматом и боекомплектом. Работа командная, зачет по первому и последнему, расстояние между ними не должно превышать пятидесяти метров. Видишь: сосед не тянет — вешаешь его автомат на себя.
Конечно, находились и любители «сачкануть» в свободное от учений время. Заходит как-то в казарму командир батальона Макаров и видит: один из «стариков» лежит, другой тянется, третьему вроде бы нездоровится. Ничего не сказал комбат, развернулся и вышел. В пять утра — боевая тревога: химическая атака противника. По всему маршруту расставлены офицеры с учебно-ядовитыми гранатами. По ходу выясняется: у одного в противогазе клапана нет, у другого — иные неполадки. Кашель, слезы, сопли… На четвереньки падают, противогазы с себя срывают… Вечером — построение: кто не дошел, шаг вперед. Шесть человек перед строем поставили: «Знаете, кто вы? Дезертиры. Потому что погибли по халатности, не выполнив задачи». На следующее утро — опять тревога. К концу недели все «выздоровели». Без взысканий и нарядов.
