Сыграла свою роль и своего рода женская жалость к одинокому, бедному, неустроенному мужчине. «Он был вечно голоден, и вечно было ему холодно»[33]. Когда Люба приходила в комнату к своему поклоннику, тот либо мерз, либо что-то себе готовил на конфорке. Толстый Евгений Филиппович казался девушке чем-то, вероятно, вроде пушкинского Евгения.
Что касается «любвеобильных писем», то некоторые из них (1894–1896 годов, до и после свадьбы) процитированы в книге Б. Никольского. Вот образчики стиля.
«Что я в тебе люблю — это твою благородную, прекрасную душу… Почему тебя здесь нет возле меня… Мне так нужно твое присутствие».
«Для великой борьбы нужны великие силы, нужно работать, работать… Береги свое здоровье… Я хочу, чтобы та, кого люблю, была сильной и энергичной подругой, которую не страшили бы никакие опасности борьбы…»
«Буду ли всегда похож на того молодого человека с самыми смелыми надеждами, который для того, чтобы добиться успеха, должен совершить большое путешествие, но который во время переезда терпит кораблекрушение? Осужденный оставаться на необитаемом острове, он чувствует, как трудно ему вернуться к жизни, и приходит в отчаяние перед окружающими силами, которые мешают ему… Он мечтает об избавлении, но все, что кругом, так мало похоже на его мечты»[34].
Удивительная особенность Азефа заключалась в том, что, упиваясь такого рода возвышенной риторикой, он, похоже, искренне «входил в роль» и казался себе иным — благородным, честным, красивым, доблестным. Членом ордена. Рыцарем революции. Без этого — по Станиславскому! — вхождения в образ многолетняя изощренная игра Азефа была бы невозможна.
Писать писем приходилось много, потому что Люба получила-таки стипендию и уехала в Берн. Жила она там трудно, нуждалась, болела, залезала в долги. Потом жаловалась, что любящему мужу, кажется, до этого особенно дела не было. Но одно из только что процитированных писем свидетельствует как будто о противоположном. Левин пишет, что Азеф много помогал жене в учебе; например, по его просьбе дармштадтские товарищи переводили для Любы с французского книгу К. Валишевского о Петре Великом.
Деньги? Это было важной проблемой для молодой семьи. Тем более что в 1896 году у Азефов родился старший сын Владимир.
Стипендия Любови Григорьевны составляла 80 франков. У ее мужа было… Да, полицейское жалованье. 50 рублей, по тогдашнему курсу — где-то 150 франков в месяц. Но и эти небольшие деньги надо было как-то «обосновать» перед женой. Азеф рассказывал, что отец посылает ему по 15 или 20 рублей ежемесячно. Выдумал себе приятеля-благодетеля Тимофеева, который якобы положил в банк несколько сотен или тысяч рублей на его, Азефа, имя. Люба верила.
Денег все равно не хватало (жизнь порознь, разъезды — это удорожало быт), и Азеф подавал — видимо, без особого успеха — прошения о вспомоществовании в различные еврейские фонды. А Любовь Григорьевна устроилась на работу в какую-то «мастерскую» — видимо, швейную.
Была и еще одна проблема. Нужно было скрывать от жены переписку с работодателями.
Вот что вспоминает Любовь Григорьевна:
«Когда я была его невестой и мы жили первый год на даче, я замечала так. Получает он от кого-нибудь письмо… и читает его, держа перед самыми глазами, как будто пряча, чтобы никто не мог прочитать, что там написано. Иногда даже так бывало, что он уходит в клозет и там его читает. Можно было не давать мне этих писем, да ведь я их и не добивалась, но читать таким образом — это ужасно. И у нас были крупные ссоры на эту тему»[35].
И позже, поженившись, Азефы жили непросто — не только в материальном отношении.
Опять слово Любови Григорьевне:
«Он вообще не мог быть без меня. Но стоило нам хоть неделю прожить вместе, начинались ссоры».
И все-таки они оставались вместе. Мечтали о возвращении в Россию, о работе… И, само собой, о революционной борьбе. Евгений говорил жене, что «…будет делать все не так, как делают теперешние революционеры. Эти „обтрепанные революционеры“, как он выражался… Он будет очень хорошо одет и т. д. Вообще он страшно мечтал о своей внешности, как он будет хорошо одеваться, как поставит себя с другими и т. д.»[36].
Нет, статус несчастного Евгения из Коломны не прельщал закомплексованного портновского сына! (Не связано ли повышенное внимание именно к хорошей одежде с первоначальной профессией отца?)
В 1899 году эти буржуазно-революционные мечты наконец-то начинают сбываться. Нищая студенческая жизнь кончилась. Азеф получил диплом инженера.
Да и в полиции жалованье, кстати, увеличили — до 100 рублей в месяц плюс премии к праздникам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛИЦО ИНТЕЛЛИГЕНТНОЙ ПРОФЕССИИ
МОСКВА, ИЛИ ЛЮБОВЬ К ЭЛЕКТРИЧЕСТВУ
В первый год после получения диплома Азеф часто менял места службы. Некоторое время он работал в фирме Шуккерта в Нюрнберге. Затем переехал во Франкфурт-на-Майне, где служил уже в другой фирме — с большим жалованьем.
И наконец, Всеобщая компания электричества во главе с Эмилем Ратенау, отцом Вальтера Ратенау, знаменитого политика Веймарской республики, павшего в 1922 году от руки немецкого националиста. Первоначально Азеф работал в берлинском офисе компании, но уже в конце 1899 года он перебирается в Москву. Сперва один (Любовь Григорьевна хотела доучиться).
Компания Ратенау соперничала с крупнейшей германской промышленной компанией «Сименс». Интересно, как это соперничество проецируется на историю российского революционного движения. Во Всеобщей компании электричества, в том числе в ее российском представительстве, работал Азеф, будущий глава Боевой организации эсеров. В российском представительстве фирмы «Сименс» работал, а с 1913 года возглавлял его Леонид Борисович Красин, бывший глава Боевой технической группы большевиков — структуры, в известном смысле симметричной эсеровской БО. Азефа и Красина сближали не только профессия и место службы. Красин тоже был не чужд сибаритству, любил хорошо одеться и заметно выделялся среди «обтрепанных революционеров»[37].
Биография инженера и революционера Красина, написанная Василием Аксеновым, называлась «Любовь к электричеству». У инженера и революционера Евгения Филипповича Азефа тоже была, вероятно, такая любовь.
Но у Азефа имелось еще одно поприще. Переселение в Москву связывалось как раз с ним.
Московское охранное отделение в это время — не по формальной иерархии, а по факту — стало главным в России. Из Москвы осуществлялось руководство полицейскими операциями, проводившимися в разных уголках империи — от Западного края до Сибири. Это было связано с личностью человека, возглавившего Московское отделение в 1896 году, Сергея Васильевича Зубатова.
