В это время за мной послали, чтобы я мог выступить на суде в Претории свидетелем против человека, которого обвиняли в том, что он украл одежду и деньги, которые мой отец поручил ему передать мне и моему брату. Я поехал туда товарным поездом, и этот человек был посажен в тюрьму. В Претории я провел два дня. Перед возвращением в Наталь я зашел к отцу в его офис, и мы вместе зашли в государственную школу, в которой в тот момент содержалось много английских пленных офицеров, один из которых просил разрешения поговорить с отцом. Мы прошли мимо часовых и вошли в классную комнату, где тот играл в какую-то игру со своим товарищем. Его имя было Уинстон Черчилль, он был сыном лорда Рэндольфа Черчилля, о котором мне раньше часто приходилось слышать. Он сказал, что был не военнослужащим, а военным корреспондентом, и на этом основании просил его освободить. Отец возразил, что при взятии в плен при нем был найден пистолет «Маузер» и, следовательно, он должен оставаться в плену. Черчилль на это возразил, что в Судане все военные корреспонденты носили с собой оружие для самообороны, и это сравнение очень не понравилось моему отцу — он в резкой форме ответил, что буры не имеют привычки убивать мирных граждан. Тогда молодой человек попросил моего отца взять у него несколько статей, которые он написал для английской газеты, и переправить их в Англию через залив Делагоа — в этом, по его словам, не было ничего предосудительного. Тем же вечером отец прочитал эти статьи и сказал, что Черчиль — очень умный молодой человек. Вскоре после этого мы узнали, что пленный перелез стену и сбежал, подробностей я в то время не знал.
Когда я вернулся к Ледисмиту, все продолжались как прежде, и в течение первого месяца осады мы провели только одну операцию. Это была попытка захвата находившегося перед нами форта (мы называли его Красным фортом), который англичане начали строить в первый день осады, за чем мы безучастно наблюдали. Он находился от нас на расстоянии в тысячу сто ярдов и я в свое время провел много времени, стреляя по нему из укрытия.
К концу ноября отряду примерно в триста человек было приказано на рассвете атаковать его.
Наше коммандо в последнее время получило подкрепление, но бойцы это были неважные — в основном бедняки из трущоб Претории, которые попали туда после большой эпидемии среди домашнего скота, бывшей в 1896 году. Жизнь в трущобах сказалась на них не лучшим образом, и их присутствие было для нас источником не силы, а слабости. Отряд для атаки был набран в основном из этих людей, к которым для усиления добавили нескольких человек из отряда Айзека Малерба. Мы вышли из лагеря до рассвета и собрались в сухом русле у подножия Белл Коп. Оттуда мы должны были пересечь тысячу ярдов по открытой местности и на рассвете атаковать Красный форт.
Вследствие различных задержек рассвет наступил прежде, чем мы покинули русло, и солдаты, должно быть, заметили движение, поскольку они открыли огонь прежде, чем мы смогли начать наступление. Старшим при этом был помощник фельдкорнета де Ягер. Он, хотя и из бедняков, был тем не менее храбрым старым воином, и, даже поняв, что мы обнаружены, приказал нам двигаться вперед. Айзек Малерб и его люди подчинились, но оставшиеся отказались сдвинуться с места, боясь покинуть безопасное убежище. Мы, примерно пятьдесят человек во главе с де Ягером, побежали вперед, спеша пройти опасный простреливаемый участок. Видимость была еще плохой, поэтому мы смогли пройти примерно четыреста ярдов без потерь, пока не достиглм небольшой скалы, за которой можно было укрыться, и остановились там, чтобы перевести дух. Поняв, что никто нас не поддержит, де Ягер приказал отступать. Но теперь мы никуда не могли двинуться, потому что солнце уже взошло, и отступать по простреливаемой местности было опасно, поэтому нам не оставалось ничего другого, как провести следующие десять часов в своем укрытии, под палящим солнцем, без пищи и воды.
Англичане из форта не давали нам возможности поднять голову от земли, и мы в своих укрытиях лежали, скорчившись и не имея возможности пошевелиться под градом пуль. Один из наших, Андерсон, был ранен в обе ноги и Роберт Рейнек из нашей палатки отважно перенес его на плечах к руслу ручья; англичане сперва стали по нему стрелять, но, когда поняли, что он помогает раненому товарищу, прекратили огонь и даже позволили ему вернуться обратно к нам без единого выстрела.
Мы провели в жаре и духоте весь остаток дня, желая только, чтобы все это поскорее закончилось, и, когда наступила темнота, отправились по равнине в обратном направлении, обойдясь без дальнейших жертв, хотя по нам продолжали стрелять. Я чудом уцелел; когда мы приближались к руслу ручья, я на секунду остановился, чтобы посмотреть, не был ли кто ранен во время отступления, и в это время пуля чиркнула по моему горлу, словно задев меня горячей кочергой. Я был в большей степени напуган и одновременно испытал радость от того, что пуля не попала в меня, и быстро спрыгнул в русло. Здесь мы утолили жажду из луж, сохранившихся на дне русла, и отправились в лагерь, где обнаружили, что те из нашего отряда, кто за нами не последовал, вернулись в лагерь и смотрели на нас как на дураков, безо всякого сочувствия.
На следующий день после этого дурацкого приключения я пошел на Сурпрайз-Хилл, небольшой изолированный холмик приблизительно в шестистах ярдах справа от нашего лагеря. Здесь была артиллерийская батарея из гаубиц, которые обстреливали город, и я из любопытства часто посещал ее. Этим утром, когда я возвращался через покрытую кустарником долину, я увидел человека по имени Майк Хэндс, который шел передо мной, ведя лошадь в поводу. Направляясь к нему, я с удивлением увидел, как между деревьями появился высокий английский солдат с винтовкой наготове. Он выстрелил в Хэндса, но попал в лошадь, которая упала, и Майк выстрелил в него. Солдат выронил винтовку и упал на спину: подойдя к нему, я обнаружил, что пуля попала ему в голову. Как он оказался на наших позициях, я не знаю, возможно, он ночью вел разведку и заблудился в темноте.
Жизнь в лагере текла своим чередом. Осажденный гарнизон периодически обстреливал нас, но ничего серьезного не происходило, и основные действия происходили в двадцати милях от нас, где на южном берегу Тугелы английский главнокомандующий генерал Буллер сосредотачивал войска, чтобы попытаться деблокировать Ледисмит.
По слухам, он имел сорок тысяч человек с многочисленной артиллерией. Северный берег реки от моста Колензо до Спионоскопа, протяженностью много миль вверх по течению, защищало примерно пятнадцать тысяч буров из обоих республик. Мы же считали, что вне зависимости от того, что произойдет на Тугеле, осажденные войска ничего не предпримут, поэтому все обязанности по охране лагеря выполнялись спустя рукава.
