Смена образа жизни, гражданской позиции, политических взглядов с одной стороны, и угрызения совести — с другой, отрицательно сказались на душевном состоянии писателя, его здоровье и привели к неизлечимой болезни сердца.
Не сумел он употребить во благо себе и своим близким те подарки, которые не особенно щедро, но все же посылала ему судьба.
Перед навалившейся реальностью жизнь для него — сплошное «заблужденье», ради которого он не хотел бы «родиться вновь».
Что домов, что колоколен
В белокаменной Москве!
Вижу, коршун вьется волен
В лучезарной синеве.
Но зачем на эту груду
Безобразную домов,
Где напрасно отовсюду
Блещет золото крестов,
Из чистейшего эфира
Солнце шлет лучи свои,
С лона благости и мира,
С неба правды и любви?
В 1864 году, 29 марта по старому стилю, закончил свой жизненный путь Николай Филиппович Павлов, русский писатель, который при всей своей неоднозначности и противоречивости обладал великим даром слова. Он умел особенным, только ему присущим языком выразить то, что являет собой непреходящие ценности.
«Бодрить и освежать все вокруг себя в смысле духовном, в смысле нравственном — не значит ли воздвигать памятник Тому, Кто сказал: “Что сделаете меньшому из моих братий, то Мне сделаете”».
Из первого письма (Письма Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю, 1847)Все в памяти живо: и лица,
и судеб особая стать,
но снова открыта страница,
и хочется строки читать.
О. Харламова
Наверное, у каждого поэта свой неповторимый путь в литературу, но далеко не каждый из них может оказать влияние на жизнь и творчество последующих поколений. Это не зависит ни от количества написанного, ни даже от качества, это тайна, которую невозможно разгадать. Для меня такой поэт-загадка — Семен Надсон. С его стихами я познакомилась в раннем детстве, прежде чем со сказками Пушкина, потому что Надсон был любимым поэтом моей мамы, его книга — настольной. Строки, которые она читала мне когда-то на сон грядущий, помню наизусть до сих пор. Образы и картины, навеянные ими, и сейчас не утратили своей яркости.
Спит гордый Рим, одетый мглою,
В тени разросшихся садов;
Полны глубокой тишиною
Ряды немых его дворцов;
Весенней полночи молчанье
Царит на сонных площадях;
Луны капризное сиянье
В речных колеблется струях,
И Тибр, блестящей полосою
Катясь меж темных берегов,
Шумит задумчивой струею
В даль убегающих валов.
В руках распятие сжимая,
В седых стенах тюрьмы сырой
Спит христианка молодая,
На грудь склонившись головой.
Эти строки звучали во мне, когда я весной 2006 года проходила по мостовым «вечного города» вблизи Колизея. Строки, написанные гимназистом Надсоном в 1878 году! В мае того же года в журнале «Свет» впервые было опубликовано одно из его стихотворений.
Стихи юноши сразу обращают на себя внимание своей музыкальностью и глубиной. Он всерьез задумывается о роли, значении и назначении поэта:
Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья
И душу жжет своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
И упадем тогда мы ниц перед тобою,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты — поэт!..»
Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
Ручья, звенящего серебряной струей:
Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
И мы благословим тогда твои творенья,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты — поэт!..»
Немного времени понадобилось Семену Надсону, чтобы он стал признанным поэтом, популярным среди молодежи, и был принят в литературных кругах. При жизни вышло три издания его стихов. И все же имя поэта оказалось почти забытым, несправедливо замалчиваемым, нередко осмеянным и оболганным. Его обвиняли даже в «буржуазности», хотя 24 года, отпущенные ему от рождения, при всем желании не назовешь сытыми и благополучными. «Как мало прожито, как много пережито», — напишет он о себе.
Родился Семен Яковлевич Надсон 14 декабря (по старому стилю) 1862 года в Петербурге. Дед Надсона, иудейского вероисповедания, принял православие, жил в Киеве, владел небольшой недвижимостью. Отец — Яков Семенович — надворный советник, хороший музыкант, человек разносторонне талантливый, но слабого здоровья — он ушел из жизни, когда будущему поэту было два года. Семен и его сестра Анна остались на руках матери.
Антонина Степановна происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых. Она была красива, добра, умела произвести на окружающих благоприятное впечатление, ее любили все, кроме собственной судьбы. Со смертью мужа в дом пришла нужда, жить приходилось попеременно то в Петербурге, то в Киеве. Антонина Степановна зарабатывала тем, что служила экономкой в богатых домах. Молодая женщина еще раз попытала счастья в замужестве, но и второй брак продлился недолго; она овдовела и сама умерла от чахотки в 31 год. Над детьми-сиротами установили опекунство. Анну определили в Николаевский институт, а Семен к тому времени был уже пансионером военной гимназии.
Смерть самого близкого и дорогого человека потрясла его душу. Тяжесть этой утраты он пронесет через всю жизнь, напишет не одно стихотворение, посвященное памяти матери.
Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство… Лишений
Не знал я, зато и любви я не знал,
И в тихие ночи отрадных молений
Никто над кроваткой моей не шептал…
Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла…
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?..
Споешь ли ты райские песни мне снова,
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают,
И нижут жемчужные нити из них?..
Скорей же! Скорей!..
В дневниковых записях Надсон замечает: «Мало знаю об обстоятельствах, сопровождавших мое детство. Знаю лишь несколько отрывочных фактов, объяснения которым я до сих пор не сумел отыскать. Вследствие этого я никогда не вспоминаю о своем детстве, я его себе представляю, например, год в виде какой-то круглой дороги, причем часть ее, соответствующая Великому посту, мне кажется покрытой черным сукном, а Пасха красным, как представляю себе Рождество в виде убранной елки».
