Об одном поэте-маринисте Светлов сказал: — Он стоит по горло в луже и думает, что ему море по колено.
* * *
— Главный помощник воспитателя — юмор, — говорил Светлов.
Во вступлении к своей книге «Я — за улыбку» он приводит два примера из практики воспитания собственного сына:
«Однажды я вернулся домой и застал своих родных в полной панике. Судорожные звонки в «неотложку» : Шурик выпил чернила.
— Ты действительно выпил чернила? — спросил я.
Шурик торжествующе показал мне свой фиолетовый язык.
— Глупо, — сказал я, — если пьешь чернила, надо закусывать промокашкой.
С тех пор прошло много лет — и Шурик ни разу не пил чернила.
В другой раз я за какую-то провинность ударил сына газетой. Естественно, боль была весьма незначительной, но Шурик страшно обиделся:
— Ты меня ударил «Учительской газетой», а ведь рядом лежала «Правда».
Тут-то я и понял, что он больше не нуждается в моем воспитании».
Светлов нежно любил Шурика. Еще с маленьким он обращался с ним как с равным. Их связывала крепкая мужская дружба.
Во время одной из наших бесед Светлов взял листок бумаги и написал:
* * *
Возле своего дома, на улице Горького, Светлов встретил композитора К.
— Что-то не работается, — сказал К. — Зайду в коктейль-холл, вытяну бокал-другой коктейля.
— Утопающий хватается за соломинку, — улыбнулся ему вслед Светлов.
* * *
Для поколенья, не для населенья,
Как золото минуты собирай,
И полновесный рубль стихотворенья
На гривенники ты не разменяй.
(М. Светлов
«Бессмертие», 1957)
Об одном преуспевающем поэте, который когда-то хорошо начинал, а потом, в погоне за славой и деньгами, стал невзыскательным к себе, Светлов сказал:
— Он начинал, как рубль, — все-таки солидная монета, потом разменялся на гривенники. Боюсь, дело кончится тем, что за него и гроша не дадут.
Впоследствии Михаил Аркадьевич задумал написать сказку о человеке с фамилией Рубль.
Произошло это так.
Мы сидели на балконе пятнадцатого этажа гостиницы «Москва».
Светлов фантазировал.
— Вообрази, — сказал он, — отсюда, с пятнадцатого этажа, на тротуар падает человек. Подбегает милиционер и видит: лежит пиджак и десять гривенников. Упавшего человека нет. Но в пиджаке находят паспорт. Выясняется, что фамилия его владельца — Рубль. Рубль разбился на гривенники.
Начинается новый рассказ. О судьбах гривенников.
О каждом гривеннике — отдельно.
У каждого своя судьба.
Один захотел послушать курских соловьев. Билет в Курск стоит дороже гривенника. Пришлось добираться пешком. В Курске опять неприятности. Без командировочного не дают номера в гостинице. Заночевал на улице. Кто-то подобрал его и разменял в трамвае на копейки. Начались новые судьбы. Судьбы копеек.
Второй гривенник стал большим начальником. Допустим — секретарем Союза писателей. Нелегкая задача для гривенника. Но он справляется. Как? Да еще как! Теперь он выглядит важнее рубля.
Третий пошел работать шофером такси. Он начал размножаться. Повернул ручку счетчика — выскочил гривенник. Довез пассажира — получил на чай гривенник…
И так о каждом…
С этого началась сказка. Светлов даже начал писать ее.
Сказка осталась незаконченной.
* * *
Поэт Сергей Орлов подарил Светлову свою книгу «Колесо».
— Старик, — сказал Светлов, — еще три колеса и… машина!
* * *
Светлов не любил актера С. и решительно избегал общения с ним. Тот, добиваясь расположения Светлова, как-то сказал:
— Я могу представить справку, что я не подлец.
— Если бы у меня была такая справка, — ответил Светлов, — я был бы подлецом.
* * *
При обсуждении повести Казакевича «Звезда» писательница А. сказала:
— Удивительно! Говорят, раньше он писал посредственные еврейские стихи, а теперь у него великолепная русская проза.
— Дорогая, — ответил ей Светлов, — не перейти ли тебе на еврейские стихи.
* * *
За столиком сидели студенты Литинститута. Спор? Нет, это был не спор. Каждый утверждал свое, но никто друг друга не оспаривал. Говорили шумно. Читали стихи, прозу… То и дело раздавалось:
— А вот у Лермонтова…
— Так мог позволить себе только Толстой…
— А помнишь, у Достоевского…
К столику подошел Светлов.
— Что мне в вас нравится, — сказал он, — это то, что вы даете друг другу слово сказать.
Все повернулись к нему.
— Здравствуйте, Михаил Аркадьевич. Скажите, а кого вы любите из русских классиков?
— Все они хорошие люди, — ответил Светлов, — но за столиком я хотел бы сидеть с Пушкиным.
* * *
Бывало, что Светлову приходилось занимать деньги в Литфонде или у друзей. Он прибегал к этому в самых крайних случаях, всегда неохотно, зная, что наступит момент, когда долг надо будет возвращать. При этом он вспоминал поговорку:
— Взаймы берешь чужие деньги и на время, а отдаешь свои и навсегда.
Однажды он пошутил:
— Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что им не отдадут.
* * *
Один восторженный поклонник Светлова, знакомясь с ним, воскликнул:
— Боже мой, передо мной живой классик!
— Что вы, — ответил Светлов. — Еле живой.
* * *
Борис Бялик рассказывает такой эпизод.
Во время войны они со Светловым были на передовой. Светлов читал бойцам стихи. Начался воздушный налет. Бомбы падали близко, но никто не ушел в укрытие. Светлов дочитал стихотворение до конца.
К счастью, все кончилось благополучно, и никто не пострадал.
Бялик опросил его:
— Неужели тебе не было страшно?
— Нет! — ответил Светлов. — Но я заметил, что в этом стихотворении есть длинноты.
* * *
В пору работы над книгой «Музей друзей» Светлов и в стихах и в личных беседах часто стал обращаться к теме старости.
Тогда он и написал две первые строчки задуманного нового стихотворения.
…Пятница, Суббота, Воскресенье…
Нет у нас от старости спасенья.
Светлов много раз пытался продолжить эти стихи, но ни один вариант не удовлетворил поэта настолько, чтобы его опубликовать.
Так и остались неопубликованными эти строчки, которые сами по себе являются законченным стихотворением:
