Как во мне все вскипело, аж туман розовый в голову ударил. Падлы! Палачи! Нелюди! Кричу в рацию:
– Засада! Машину уничтожить!
А прапор, вместо того чтобы команду выполнить, умничать начинает:
– Передача состоялась? На каком основании я должен открывать огонь?
– Стреляй, это приказ! Я отвечаю!
– Я не могу без оснований открывать огонь, если заложники освобождены!
Вот идиот! Напичкали его уставами и инструкциями, научили решений не принимать: как бы чего не вышло. А секунды идут, летят, молотками по мозгам грохочут! Вот-вот уйдут убийцы.
Задавил я себя. Ровным голосом говорю:
– Вернули троих. Вместо четвертого – отрезанная голова. Прапор собрался было еще что-то вякнуть, но слышу, исчез из эфира, а по рации – голос старшины-омоновца:
– Вас понял.
И через секунду удар сдвоенный: РПГ лупанул! А на добавку – два автомата вперехлест.
Мы – бегом вниз. Магомед освобожденных ребят с охраной оставил, а сам следом – на ходу нас на своем УАЗике подхватил.
Подлетаем: лежит «таблетка» под обрывом. Дымится, но не горит. Вся, как решето. По ущелью баксы порхают. Спустились мы: два боевика – в куски, старший их – поцелее, но тоже готов. Водителю-пастуху кумулятивной струей досталось, полголовы срубило.
Прапор трясется, ноет:
– Кто за это отвечать будет? Пастух ведь мирный был! Ребята – омоновцы, смотрю – тоже занервничали. Говорю им:
– Молодцы, мужики! С неприятностями разберемся. Ваше дело маленькое: вы по команде действовали. Кто, да что, да как – не знали и знать не могли. Я за все отвечаю. Ясно вам? А ты (это – прапору) уматывай с глаз моих. И если еще хоть полслова вякнешь, в порошок сотру!
Вызвали мы подмогу, отправили ребят освобожденных домой. А сами до глубокой ночи по ущелью ползали, доллары собирали. Что им пропадать? Семье погибшего пригодятся. Что интересно: оказывается, ночью при фонарях баксы лучше видать – серебрятся, отсвечивают. И хотя часть купюр поопалило, разорвало, но все до последнего доллара сошлось, никто из ребят не скурвился, не утаил.
А на другой день началось: комиссии, разборки! Следователи наши, следователи чеченские! Но я уже битый волк, механику эту знаю. Еще с ночи мои бойцы рапорта написали, а утром раненько я их уже на родину отправил. По приказу положено: после применения оружия реабилитационный отпуск предоставлять.
Один я отбивался. Дубина было подставлять меня начал, но приехали мужики из МВД России, из отдела по руководству ОМОНами, разобрались влет и ему с глазу на глаз сказали:
– Ты думай, что говоришь! Если твои подчиненные преступление совершили, то тогда – ты тоже преступник. Халатность проявил, ЧП не предупредил. А если ребята – герои, банду уничтожили, то они молодцы, им – честь и слава и тебе... ничего не будет.
Ну, с официальными разборками понятно, а что касается совести, то я лишь один день сомнениями мучился. Когда с операции вернулись. А вечером ко мне Магомед приехал. Обнял меня:
– Я и раньше тебя братом звал, а теперь ты всем нам – брат родной. Если бы не твои парни, ушли бы эти гады. Ты знаешь, почему ребята мои такие бледные были? Изуродовали их. Искалечили. Не мужчин из них сделали! Понимаешь?! А тот, которому голову отрезали, жить так не захотел. Он рукопашник сильный был. Голыми руками двоих сволочей прикончил, пока самого не убили. И пастушок этот во всем участвовал. Овечка невинная!
Сел Магомед за стол, руками голову обнял. А я смотрю: седина у него. Черный был, как смоль, а тут – будто паутиной волосы заплели, при лампе керосиновой так и блестят. То ли я раньше не замечал, то ли за эти сутки обсыпало.
А через две недели срок командировки отряда вышел, и мы все оттуда убрались.
Легко отделались, говоришь? Это точно. У нас Родине служить – дело опасное. Если на пулю не наскочишь, то политики в любой момент, как пешку, разменяют.
Но мир не без добрых людей. И наша система – не без мужиков настоящих. Представляешь: через месяц, дома уже, приходит мне повестка. В Чечню вызывают по делу «об убийстве» пастуха этого. Об «индейцах» – ни слова. О ребятах искалеченных, нашем парне убитом – тоже. Генерал меня вызвал, я ему историю эту рассказал. Он на меня посмотрел, спрашивает:
– Ну и что ты думаешь?
– Как скажете, товарищ генерал. Прикажете, поеду.
– Давай мы лучше прямо здесь тебе голову отрежем. Хоть мучиться не придется. Опять же, будем знать, где могилка твоя, киселя на поминках нахлебаемся. Иди, работай! Пока Генеральный прокурор России тебя не затребует, можешь не переживать. А затребует. тогда и будем думать.
Что касается остальных, то судьба у них по-разному сложилась. Дубьев, говорят, у себя в области карьеру делает, растет на глазах: герой войны! Омоновцев я к наградам представил, к ордену Мужества. Прапору-трусу наши бойцы полный бойкот устроили, и, когда домой вернулись, уволился он. А из освобожденных ребят Магомеда один уже с собой покончил. До сих пор у меня за них сердце болит.
Вот и вся история. За двадцать минут рассказал, а сколько крови она мне стоила! Проще было бы хорошее ранение получить.
Плесни-ка мне еще. Кстати, у нас третий тост...
* * *
Застолье шло своим чередом. Подтянулись соседи, благо, вечер пока тихий был. Упиваться никто не упивался. Нет у братьев – командиров такого права – в сопли надираться. Жизни человеческие на них. Но по сотке-другой (кому как комплекция позволяет) не вредно: чуток адреналин загасить, голосовые связочки промочить, чтобы пелось веселей. Гитара по кругу пошла. Начали по традиции с «Офицеров» газмановских, стоя. Если по тревоге выскакивать срочно не придется, то и завершится застолье этим гимном офицерства российского.
Змей на всю жизнь запомнил случай необъяснимый, мистический, от которого до сих пор, только вспомни – мороз по шкуре продирает. Как-то, еще в первой командировке, соседи-вэвэшники в гости пригласили. Тоже вечерок хороший был. Пообщались, за хорошим столом о делах поговорили, песни попели, а когда гости расходиться собрались, встали – «Офицеров» запели. В это время один из хозяев подошел к старенькому телеку, что в уголке стоял, и включил «ящик». А там передача идет, клуб «Белый попугай». Олег Газманов у Никулина в гостях. В руках гитара, поет что-то. Все, не прерывая своей песни, руками замахали – добавь мол, звук. Добавил... «Офицеры»! Слово в слово, нота в ноту, голос в голос с ними, будто с самого начала здесь за столом сидел, а теперь рядом стоит и вместе с братишками в погонах словами светлыми чужую ночь разгоняет: «Вновь уходят ребята, растворяясь в закатах. Позвала их Россия, как бывало не раз.»
Вот и опять вспомнил, и – мурашки по коже, волосы на руках под закатанными рукавами – дыбом.
