И вот час пробил — передо мной подлинные протоколы допросов арестованного генерала армии Павлова, а также стенограмма судебного заседания, приговорившего его к расстрелу. Страшная картина суда — скорого и неправого. Тут, как говорится, ничего не прибавить и не убавить — документ есть документ. Единственное, во что я внес поправки — это названия географических объектов. В стенограммах некоторые белорусские населенные пункты зафиксированы с ошибками — наверное, на слух записывались. Остальное без изменений, в том числе и стилистика.
Уверен, это будет потрясающее чтение! Иному про-фессионалу-драматургу ни за что не додуматься до таких высот сценического напряжения. Я бы так определил этот жанр: пьеса для чтения. Все четыре ее действия и заключительное действие — похлеще иного детектива.
«ВЫ С УМА СОШЛИ! Я НЕ ПРЕДАТЕЛЬ…»
Допрос-действие 1. Начат 7 июля 1941 г. в 1 час 30 мин. Окончен 7 июля в 16 час. 10 мин.
Протокол донес до нас фамилии и должности допрашивавших. Их двое. Врид зам. начальника следственной части 3-го Управления НКО СССР старший батальонный комиссар Павловский. Инициалы отсутствуют. Следователь 3-го Управления НКО СССР младший лейтенант госбезопасности Комаров. Имени и отчества тоже нет.
Об этих людях ничего не известно. Мы не знаем, какая у них была внешность, молоды они были или в летах, хотя по воинскому званию — младший лейтенант — о втором этого не скажешь. Не сохранилось сведений об их привычках, увлечениях, семьях, родителях. Никто не может сказать, где и когда закончился их жизненный путь.
Известно только одно: первый допрос арестованного генерала армии Павлова, Героя Советского Союза, награжденного тремя орденами Ленина и тремя орденами Красного Знамени, сорокачетырехлетнего участника шести войн, длился 15 часов подряд. Начиная с половины второго ночи.
О подследственном в протоколе допроса сказано следующее: Павлов Д. Г., 1897 года рождения, уроженец Костромской губернии, из крестьян, бывший командующий Западным фронтом — генерал армии, член ВКП(б).
Допрашивали попеременно, уставшего следователя сменял другой. Правда, из стенограммы допроса не видно, кто какой вопрос задавал. Фамилии допрашивавших стоят в конце протокола, а в тексте безыменно зафиксировано: «Вопрос».
Итак, первый ВОПРОС. Вам объявили причину вашего ареста?
ОТВЕТ. Я был арестован днем 4 июля с. г. в Довске, где мне было объявлено, что я арестован по распоряжению ЦК.
Позже со мной разговаривал зам. пред. Совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.
ВОПРОС. В таком случае приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.
ОТВЕТ. Вы с ума сошли? Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам.
ВОПРОС. У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.
ОТВЕТ. Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.
ВОПРОС. Как же в таком случае это произошло?
Протокол допроса зафиксировал паузу, наступив-, шую после этого вопроса следователя. Допрашиваемый замолчал, о чем-то сосредоточенно думая. Остается только догадываться о чем. Может, о том, как бы понятнее объяснить этому младшему лейтенанту стратегическую обстановку, сложившуюся на Западном фронте? Способен ли он понять своим лейтенантским умом движение армий, корпусов, дивизий? А может, подследственный думал о своем унизительном положении?
Как-никак, генерал армии, командующий фронтом, а вынужден давать показания какому-то, извините, сопляку, мальчишке. Хотя бы следователя званием повыше подобрали.
Он пытался проявить характер еще там, в Довске, когда пожилой генерал-лейтенант в очках и с отвисшими усами, сопровождаемый двумя рослыми молодцами в военной форме без знаков различия, произнес зловещие слова: «Именем советского закона вы арестованы!». Побледневший Павлов скользнул взглядом по предъявленному ордеру на арест. Все на месте — печать, дата, подпись заместителя Генерального прокурора.
Случилось самое непредвиденное. Арест произошел в Довске, на пути к новому месту службы, куда его направил Тимошенко, министр обороны и одновременно новый командующий Западным фронтом, прибывший на смену Еременко, который пробыл в этой должности несколько дней. Обстановка после взятия немцами Минска ухудшалась с каждым днем, и Сталин вынужден был отправить на западное направление самого наркома обороны. Павлов вспомнил, как он сильно переживал в лесу под Могилевом, куда переехал штаб фронта из Красного урочища под Минском, когда к нему в блиндаж заявился Еременко и протянул приказ наркома Тимошенко о вступлении в должность командующего фронтом. Павлова потрясла даже не сама весть о снятии с должности, а то, что на смену ему, генералу армии и Герою Советского Союза, прислали всего только генерал-лейтенанта, шестью годами позже его кончавшего академию, выше дивизии и корпуса не поднимавшегося, если не считать недолговременного командования армией на Дальнем Востоке.
Уязвленное самолюбие несколько улеглось, когда фронт принял маршал и нарком Тимошенко. При встречах Семен Константинович отводил глаза. Ворошилов на правах старого приятеля посоветовал после появления Еременко:
— Дима, надо ехать в Москву. К Сталину. Не объяснишься сам, это сделают за тебя. И не в твою пользу.
Павлов последовал совету многомудрого Клима. Только собрался в дорогу, а тут и шифрограмма из Генштаба: генералу армии Павлову прибыть в наркомат обороны.
По дороге в Москву сочинял в голове оправдания. Что скажет в наркомате, что в ЦК, что самому. Если, конечно, призовет пред свои очи, — шевельнулась обдавшая холодным потом мыслишка.
Не призвал. Более того, не захотели встретиться сколько-нибудь влиятельные люди в Кремле, на Старой площади, и что самое обидное — в наркомате обороны, где несколько лет оттрубил начальником автобронетанкового управления. Бывшие сослуживцы шарахались от него в коридорах, как от зачумленного.
Все попытки попасть на прием к руководству наркомата и Генштаба успехом не увенчались. Более недели околачивался по приемным, безуспешно пытаясь пробиться сквозь стену вышколенных адъютантов и порученцев, по бесстыжим глазам которых было видно: лгут. На месте были нарком и его замы, начальник Генштаба, не говоря уже о самом, путь к которому был для него заказан. Никто не пожелал выслушать, понять, посочувствовать.
