Страх здесь непостоянен: можно разговаривать ночью, днем и в перерывах между работой. Если прибавить ко всему этому хорошую еду — то можно понять, почему заключенные сравнительно легко отбывают свое наказание, которое, кстати, никогда не превышает пяти лет. Мы должны считаться особыми заключенными, отдельной группой, иначе мы пропали.
Назавтра, в понедельник, в 6 часов, мы идем на работу с остальными. Вот как начинается работа: два ряда людей стоят друг против друга — пятьдесят заключенных против пятидесяти солдат.
Сержант кричит: «Такой-то, мотыгу».
Несчастный торопится, и в момент, когда он берется за мотыгу, сержант кричит: «Номер такой-то». Солдат, чей номер назван, подскакивает к парню и наносит ему удар дубинкой. Этот страшный спектакль разыгрывается дважды в день.
Оцепеневшие, мы ждали своей очереди. Но, к счастью, все обошлось.
— Пятеро из Кайенны, сюда! Те, что помоложе, возьмите мотыги, а вы, старики — лопаты.
Сегодня, во вторник, мы не вышли на работу. Нас позвали в кабинет командиров национальной гвардии, которые были очень удивлены, узнав, что мы в Эль-Дорадо без каких бы то ни было документов и без решения суда, пославшего нас. Пообещав выяснить, в чем дело, они отослали нас.
Долго ждать нам не пришлось.
К нам пожаловал сам начальник лагеря с двумя офицерами национальной гвардии.
— Французы, я начальник лагеря Эль-Дорадо. Вы хотели говорить со мной. В чем дело?
— Во-первых, какой суд приговорил нас, даже не выслушав, к каторжным работам? На какой срок? За какое преступление? Мы прибыли в Ирапу морем. Не совершили никакого преступления. Почему мы здесь? Почему нас заставляют здесь работать?
— Идет война. Нам надо точно знать, кто вы такие.
— Очень хорошо, но это не причина для того, чтобы отправить нас на каторгу.
— Вы бежали от французского закона, и мы должны знать, не потребует ли Франция вашей выдачи.
— Мы готовы с этим согласиться, но должны вас снова спросить: почему вы относитесь к нам так, будто мы отбываем наказание?
— Вы здесь временно, пока мы не выясним, кто вы.
Спор продолжался бы еще очень долго, не выскажи один из офицеров своего мнения:
— Начальник, мы не можем относиться к этим людям, как к остальным заключенным. Предлагаю до получения распоряжений из Каракаса не заставлять их работать на прокладке дорог.
— Это опасные люди, они угрожали убить надзирателя, если он поднимет на них руку.
— Это не пустые угрозы, господин начальник.
— А если это будет солдат?
— Не имеет значения. Мы не сделали ничего такого, что оправдало бы такой режим в отношении нас. Возможно, наши законы и наша система наказаний страшнее ваших, но мы не согласимся, чтобы нас избивали как скот.
Начальник с победным видом поворачивается к офицерам и говорит:
— Теперь видите, как опасны эти люди?
Командир гвардии, самый пожилой из всех присутствующих, колеблется секунду-две, а потом заключает, к всеобщему удивлению:
— Французы правы. Нет никакого оправдания тому, что их наказывают в Венесуэле и что они терпят режим этого лагеря. Одно из двух, начальник, либо подыщите им отдельную работу, либо пусть вообще на работу не выходят. Если они будут вместе со всеми, им не избежать побоев.
— Посмотрим.
Начальник лагеря уходит.
Офицеры дают нам сигареты и обещают зачитать вечером солдатам приказ, согласно которому им запрещается нас бить.
Вчера, в воскресенье, случилось нечто ужасное. Колумбийцы тянули жребий, кому убить Белого Негра. Жребий выпал на мужчину лет тридцати. Его снарядили железной вилкой, ручка которой была наточена о цемент и напоминала острый штык. Человек мужественно выполнил свою задачу: он три раза воткнул вилку в самое сердце Белого Негра, и тюремщика тут же отвезли в больницу. Заключенного привязали к столбу в центре лагеря. Солдаты ищут оружие, и побои сыплются со всех сторон. Один из солдат ударил меня за то, что я не снял брюки достаточно быстро. Брайер поднял скамью и опустил ее на голову солдата. Другой солдат начал бить Брайера прикладом карабина по руке, и я тут же уложил его ударом в живот. Когда я уже схватил ружье, которое валялось на земле, раздался громкий приказ:
— Прекратите! Не трогать французов! Француз, брось винтовку!
Это капитан Флорес, офицер, который принял нас в первый день. Он вмешался в момент, когда я уже собирался открыть огонь.
Солдаты оставили нас в покое, вымещая на других заключенных свою звериную злобу.
Мы стали свидетелями жуткого зрелища.
Человека, привязанного к столбу посреди лагеря, без перерыва избивали трое — тюремщик и два солдата. Это продолжалось с 5 часов пополудни до 6 часов утра следующего дня! Короткие перерывы делались лишь для того, чтобы спросить его, кто был его соучастником и кто дал ему вилку. Даже в обмен на обещание, что его перестанут пытать, он никого не выдал. В 4 часа утра его окровавленное тело перестало реагировать на удары.
— Умер? — спросил один из офицеров.
— Не знаем.
— Отвяжите его и проверьте.
Четверо солдат отвязали парня, и один из них нанес ему сильный удар дубинкой в пах. Этот мастерский удар вырвал из глотки заключенного жуткий крик.
— Продолжайте, — сказал офицер. — Он еще не умер.
Его били до самого рассвета. Затем с помощью двух солдат он встал, и к нему подошел санитар со стаканом в руке:
— Выпей это, — приказал ему офицер. — Это тебя приободрит.
Заключенный колебался, потом выпил все одним глотком и через минуту растянулся на земле. Во время агонии изо рта у него вырвались слова: «Дурак, тебя отравили».
Самое интересное, что во время этой процедуры никто из заключенных (в том числе и мы) не пошевелили и пальцем. Много раз я тянулся к ружью, которое небрежно держал в руках стоявший рядом со мной солдат, и только мысль, что я могу быть убит еще до того, как успею схватить ружье, меня удержала.
Менее чем через месяц Белый Негр снова стал грозой лагеря, причем теперь он бесился пуще прежнего. Однажды ночью его остановил солдат:
— Становись на колени и молись перед смертью.
Солдат дал возможность Белому Негру произнести молитву, а потом уничтожил его тремя выстрелами. Одни тюремщики говорили, что солдат убил Белого Негра за отношение к заключенным, другие рассказывали, что Белый Негр донес на солдата, сказав, что знал его по Каракасу и что перед призывом в армию тот был вором.
Из Франции, наконец, прибыли сведения о каждом из нас, и начальник лагеря сказал нам:
— Так как на земле Венесуэлы вы никакого преступления не совершили, вы останетесь здесь некоторое время, а потом мы освободим вас. Для этого вы должны хорошо вести себя и работать.
